Сибирские огни, 1964, № 12
Очередь пришлась как раз по машине. Я прижался к ложбинке и стал ждать, когда вспыхнет самолет. Гудение нарастает снова — надо где-то укры ть ся. Под железнодорожный мостик! Очевидно, мои преследователи заметили, что я спрятался, и сразу оставили мой самолет. Слышна орудийная стрельба. Н у ж н о выходить из укрытия. Вынул пистолет. Однажды я заряжал его для себя. Теперь я заряж у его для своих врагов. Подошел к будке. В глубине двора стоит полная, пожилая женщина. По мере моего приближения к ней на лице ее усиливается выражение ужаса. Она закрывает лицо руками, плачет. — Мамаша, здесь наши или немцы? — Напи, синочек, нашН Как много смысла бывает в простом слове! «Наши» — ведь это так много значит сейчас для меня, для этой женщины, для девочки с коровой, для всей этой степи. — Дайте мне воды. Женщина выносит ведро и прямо из него льет мне в подставленные ладони. Я плещу в лицо раз, второй и вдруг замечаю, что вижу обоими глазами. Мне хочется кричать от радости, но я только повторяю несколько р аз под ряд «хорошо». — Та що ж хорошого, синок, увесь он у кров!. — Ничего, мать, кровь обсохнет, обмоется. Главное, глаз целый. И она радуется. Объясняет мне, где стоят наши войска, спрашивает: не го лоден? Я думаю о том, как поднять безжизненно распластанный на земле само лет, как вывезти его отсюда. По орудийным выстрелам не трудно определить, что снаряды долетают и до этой будки. Нельзя мне задерживаться здесь ни на минуту. 2 На окраине села я увидел наших бойцов с оружием в руках и в касках. Они провели меня по ходу сообщения к своему командиру. Это был командир пехотно го полка, державшего оборону у села Малая Токмачка. Он выслушал меня, по обещал выделить мне солдат и машину, чтобы вывезти из-под обстрела самолет, но сначала послал меня на перевязку. Я пробовал отказаться от санчасти. — Связной, проводи! — приказал майор и приложил к глазам бинокль. Медпункт помещался в сарае ближайшего двора. К нему подносили на но силках раненых, а оттуда на повозках отправляли перебинтованных, стонавших людей. Тех, кто мог передвигаться, перевязывали во дворе. Раненых было много, и все подходили новые. Увидев, сколько работы у санитаров, фельдшера и врача, я попросил бинт и возвратился со своим связным, перевязавшим меня, к командиру полка. Там шел неутихающий бой, рвались снаряды, трещали пулеметы и автоматы. Вскоре атака немецкой пехоты была отбита. Командир полка положил би нокль и повернулся ко мне. На его уставшем, черном от пыли и загара лице мелькнула улыбка: — Подлечился? Ну что ж, бери людей и укатывай свой Амолет побыстрее, пока они приутихли. Командир приказал сержанту взять солдат, автомашину и отправиться со мной. Только мы подъехали к самолету, нас обстреляли вражеские минометы — очевидно, это место просматривалось противником. Пришлось удирать за будку и ждать вечера. Только с наступлением темноты мы взялись за работу. Легкий, послушный «Миг-3» в полете. Одно движение ручки управления изменяет его положение, бросает в переворот. На земле, упавший на брюхо, он тяж ел и неподвижен, как дом. Почти до полуночи мы трудились в поте лица, пытаясь поставить самолет на колеса, но нам удалось только перевалить его с крыла на крыло. — Пора возвращаться в полк, — сказал сержант. — В три часа ночи мы снимаемся отсюда. Услышав это, я уставился на него в растерянности. Неужели придемся бро сить «Миг»? Солдаты полезли в кузов машины. Грузовик уже гудел мотором. Я, скован ный безвыходностью, думал о том, что делать дальше. «Пойду с этой частью! — решил я. — Куда они, туда и я, пока отойдем подальше от Орехова». Схватив свой реглан и планшет, я тоже быстро залез в кабину. По дороге снова думал о самолете. Покидать его нельзя. Воинский долг, со весть не позволяли мне бросить, поджечь или взорвать самолет, в котором по врежден только мотор. На этом «Миге» еще можно воевать и воевать!.. Командир полка остался недоволен мной.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2