Сибирские огни, 1964, № 12
Утром не свожу глаз с горизонта. Где-то там, севернее Котовска, в небе идут жаркие бои, а я «загораю» на аэродроме; и сегодня солнце уже стоит в зените, а нашего «У-2» нет и нет. Так твердо пообещали! Что могло помешать? Летит! Радостно увидеть над землей знакомый силуэт трудяги «У-2», кото рый держит путь к тебе на выручку. Вот оно, собранное, накаченное колесо! Катится к моим ногам. Пилот, моло дой лейтенант, как-то безразлично смотрит на меня. — Что нового в полку, лейтенант? — Воюют... — и умолк. — Почему утром не вылетел? — Чинили самолет... «Мессеры» крыло пробили. — Был налет? — Это и задержало. Ихнего тоже одного свалили. Прямо на аэродром шлепнулся. — Кто сбил? Как? — Там один оружейник, самодельной зениткой. — Пулеметом на подъемнике? — Да. Мне хочется смеяться, хочется пуститься в пляс. Я тащ у колесо к своей машине, лейтенант поднимается в кабину. Передав колесо техникам, я возвра щаюсь к «У-2». Надо же расспросить об этом подробней. Но лейтенант торопит ся улетать. А мне кажется, что я не был в своем полку целый месяц. — Проверни винт, — просит летчик. — Подожди. Проверну. Из наших никто не погиб? — По 1 иб вчера один... Сегодня ездили хоронить... — Кто? — Не запомнил фамилии. — Во время налета? — Нет. Это было вчера. «Хеншель» появился над аэродромом. Разведчик, наверно. За ним погнались наши, двое. Один — такой черный, с бакенбардами... — Фигичев погиб? — Нет, он возвратился. Другой, его напарник. Хотел выручить Фигичева... Забыл фамилию. — Как же все это произошло? — «Хёншеля» прикрывали «Мессершмитты». И закружили. Подбили того, другого, никак не вспомню фамилию, и он сел у деревни. П еревязали его. А над ним Фигичев драл ся с шестеркой. Увидел, что зажимают Фигичева, и запустил свой самолет. Говорят, взлетел он, как положено, и высоту набрал. Потом вдруг пошел к земле. Там и похоронили его. Высокий такой, белявый. — Дьяченко? — Да, точно, он. Забыв о просьбе лейтенанта провернуть винт, я медленно шел к своему са молету. Лейтенант окликнул меня, но я не мог возвратиться. Дьяченко... Значит, смерть выхватила еще одного товарища, который жил, воевал совсем рядом со мной. Эта потеря — моя личная потеря. Я привык к Дьяченко в полетах, в боях мне казалось, он неуязвим. Он был мужественным, бесстрашным бойцом, и этими своими чертами полюбился мне. Он был резковат, но добр и смел. Он и я — мы как-то притерлись один к другому своими характе рами. Я чувствовал себя сильным, когда Дьяченко летел рядом. Надежный лет чик рядом — это твоя опора, твоя уверенность, твоя окрыленность и твой успех. Я подошел к своему самолету. Техники ставили колесо. Нужно было немно го подождать, но я не задержался возле них: заметят, начнут расспрашивать. А говорить ни о чем не мог. Ни о чем... — Самолет готов! — услышал я. Пожал замасленные руки товарищам и поднялся в кабину. До свидания, Котовск! Сегодня я расскаж у товарищам о случае в воздухе с разрывом снаряда, об экипаже «СУ-2», совершившем подвиг. В воздухе снова вспоминаю Дьяченко. Теперь под рокот мотора я думаю о его соколиной смерти. «О, смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью... Пускай ты умер! Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером...» Маяки... С высоты нахожу опустевшую стоянку Дьяченко — она рядом с моей. На краю аэродрома, вокруг каких-то обломков — толпа. «Мессершмитт». И в таком виде он тщательно изучается летчиками и техни ками. Интересно осмотреть и ощупать зверя, за которым ежедневно охотимся в небе Изуродованный самолет зарылся в землю. В измятой кабине труп летчика с железным крестом на груди. Гибель летчика, разрушение самолета, созданного мыслью и трудом человека, если даже речь идет о враге, вызывают мрачное, тя
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2