Сибирские огни, 1964, № 12

Разнообразны интонации его письма. Иногда это ирония. Споря с критиком, утверждающим, что Виринея идет в ре­ золюцию бездумно, вслед за мужем, Н. Яновский неожиданно задает ядови­ тый риторический вопрос: «Нет, в самом деле, неужели Виринея — малоудав- шийся вариант чеховской «душечки»: кого полюбила, за тем и пошла?». Для критических статей Н. Яновско­ го чрезвычайно характерен, кажется, только ему присущий прием неожидан­ ного перехода от высокой книжной сти­ листики литературно-критических' рас- суждений на сниженную разговорно-бы­ товую интонацию, когда адресатом явля­ ется элементарный здравый смысл чита­ теля. Этим приемом он эффективно поль­ зуется, например, в полемике с критика­ ми повести С. Залы гина «Свидетели». «Мне кажется, что критики «Свидете­ лей» выступают не в очень-то привлека­ тельной роли. К ним приходит человек ■(предположим, Арзамасская) и говорит — вот смотрите: я вижу обывателя, он такой и такой он разный, но суть его одна, и я терпеть его не могу, я его не­ навижу. А ему отвечают: «Позволь, а кто твои родители до семнадцатого го­ да? И как, кстати, ты себя ведешь сего­ дня, имеешь ли ты право высмеивать не­ достатки других, коль у самого их не­ мало? Проходи, проходи и не мешай нам искать обличителя-борца, во всех отно­ шениях «приятного человека»! И этот вполне правомерный перевод литературной коллизии в план обыкно­ венного житейского случая достигает не­ отразимой убедительности. Иногда одна образная фраза о Сей- фуллиной, о том, что она в «Перегное» «не приглаживает непокорные вихры своих героев», заменяет целую страни­ цу рассуждений. Одну из главок статьи о повести В. Кожевникова «Знакомьтесь, Балу­ ев» Яновский назвал «Немного лири­ ки». Она построена на неожиданных в критике почти интимно-лирических ин­ тонациях; в ней есть «лирический ге­ рой» — советский писатель, страстно защищающий дорогое ему в родной ли­ тературе; есть лирические отступления, есть вводная новелла — рассказ о чело­ веке со следами сабельного удара на гу­ бе и подбородке из «мира моего дет­ ства», добром и общительном, любившем детей, — реальном герое, чей образ слился в сознании будущего литератора с образами героев позднее прочитанных книг. Эмоциональная взволнованность открытого и сердечного разговора с чи­ тателем заставляет забыть о риториче­ ских и литературных приемах. И уже нельзя не солидаризироваться с крити­ ком, когда он, совсем не в традициях своей профессии, отказывается выпячи­ вать в повести Кожевникова большие и малые недостатки, учинять над ней рас­ праву «по всем правилам современных достижений нашей критики» и заявляет: «Как же писать такое, когда повесть, по-моему, страстное исповедание веры и правды своей, а вместе с тем и моей, и, смею сказать, — нашей!» На такой высокой эмоциональной волне ведется весь разговор о повести, что не мешает ему быть логичным, доказательным и убеждающим. Статья о повести «Зна­ комьтесь, Балуев» — хороший образец того, как партийность критика помогает мастерству, позволяет найти такие сти­ левые решения, такие краски, которые немыслимы . в критике хладнокровно­ объективистской. За последние годы Н. Яновский опуб­ ликовал несколько статей, приурочен­ ных к юбилеям писателей-сибиряков. Друж еская доброжелательность к юби­ лярам хорошо сочетается в них с объек­ тивным анализом, не исключающим и критики. Нам хотелось бы следовать в этом отношении за Н. Яновским в юби­ лейном разговоре о его собственной ра­ боте. От книги к книге растет критическое мастерство Н. Яновского. В монографии о Всеволоде Иванове (1956 г.) еще слышны излишне прямолинейные социо­ логические акценты, отзвуки традицион­ ных для литературоведения тех лет суж­ дений, упрощенное понимание некото­ рых сторон литературного процесса. В книге о Сейфуллиной (1959 г.) исследо­ ватель много свободней, его взгляд стал острее, методология крепче. В первом исследовании можно встре­ тить еще такое обобщение: «В книгах «Тайное тайных» (1927 г.), «Похожде­ ние факира» (1 9 3 4— 1935 гг.), «При взятии Берлина» (1945 г.) писатель, к сожалению, отходил в сторону от свое­ го большого и верного пути...» Получа­ ется, что у писателя имеется некий «свой путь», фатально детерминирован­ ный кем-то, и всякое создаваемое им произведение, не соответствующее этому «своему большому и верному пути», продиктовано лукавым. На деле путь ху­ дожника, в частности Всеволода Ивано­ ва, всегда «свой путь», он свой, хотя и очень разный, и в «Партизанах», и в «Тайном тайных», и в «Пархоменко», и в «При взятии Берлина», таким его и следует брать. Мы обращаем внимание на эту фразу потому, что она не просто неудачная формулировка, обмолвка. В словах о «своем» пути отразилось еще характерное для нашей критики того времени деление писателей (и произве­ дений) на «чистых» и «нечистых». В книге о Сейфуллиной не осталось и следа этого упрощенного подхода. Критик видит один, естественный для писателя, хотя и сложный, творческий путь и стремится понять его неизбежные противоречия, возможные ухабы. Внимательно и серьезно проследив трудные поиски и причудливые зигзаги