Сибирские огни, 1964, № 12

сопровождении Кузьмы Николаевича едем по тракту дальше, к горе Байда, что находится на седьмом километре от Тюнгура. Скалы слева становятся все выше, все плотнее прижимают дорогу к Катуни, а Катунь внизу, справа, становится все ревучее и ревучее. Наконец, мрачная вы­ сокая скала слева высится отвесно над дорогой, а дорога — над Катунью. Из рас щелин скалы кое-где торчат хилые кусты боярышника и колючки шиповника, на­ висающие над головой. Выше ходят только тучи. Это и есть гора Байда. У подножия ее, при дороге, стоит своеобразный па­ мятник — чугунная плита, укрепленная на двух столбах с вылитою на ней надписью: «Здесь 10 августа 1918 года произошел последний бой красногвардей­ ского отряда Петра Сухова с контрреволюцией». Кузьма Николаевич срывает лист черемухи, растирает его в черных, скрю­ ченных от многолетней работы пальцах, говорит: — В восемнадцатом я только вернулся с фронта. Не успел обжиться, глядь — идет мимо отряд Сухова. Волость, а она была в Уймоне, потребовала для него из Тюнгура пятнадцать подвод с провожатыми. Для обоза. Чтобы мы эти подводы подставили в Катанде и шли вместе с отрядом до Ини. До Чуйского тракта, значит. А оттуда — обратно. — Ну, вот, получили мы это распоряжение, — посасывая трубку, говорит Талантаев, — и вышло идти с суховцами мне. Потому, что одни попрятались, а другие — кто побогаче, к уймонским казакам убежали, да на ту сторону, под Ак- кем, в засаду. Но это уже после выяснилось... Так. Значит, один я остался. Взял в подмогу двух мальцов, Рехтиных — Герасим и еще один, не упомню, как звали. И повели мы подводы в Катанду. Поели они, суховцы, в Катанде, построились и поехали через Кызильское седло. Приехали в Тюнгур — солнце за горы садится. Поесть, попить молочка, побегали по деревне. Поехали дальше. И мы — за ними, с обозом. А уж совсем вечереть стало. Тут слышим,— загрохотало в горах. Впе­ реди то есть. Да так загрохотало нехорошо кругом, значит, что, думаю себе, на войне не погиб, так здесь погибну. «Д авай ,— кричу своим м альцам ,— назад, по­ ка не поздно». Да и поворачиваю... Еле доскакали до дому... А уж тут — на вот, казаки и кулаки возвращаются. Ведут суховцев пленных, а то раненых. Согнали их на площади да тут и порешили всех... — Видели вы нашу площадь? — спрашивает Т алантаев.— Памятник на ней... Не видели? Ну, тогда поедем обратно — там дорасскажу... Мы — на тюнгурской площади, около памятника. На ограде — красные флажки пошевеливаются, в сумраке светлеет обелиск с мемориальной доской: «Здесь похоронены 144 бойца Алтайского красногвардейского отряда Петра Фе­ доровича Сухова, павших 10— 15 августа 1918 года в борьбе с контрреволю­ цией». И ниже — «Светлая память о героях-красногвардейцах будет вечно жить в сердцах трудящихся». — Все — зд есь,— говорит Т алан таев,— все сто сорок четыре. А которых нет,— те, значит, на Байде погибли, в Катуни ли... Только и спасся Долгих. Силь­ ный очень мужик был. Схватил своих конвоиров за грудки, да так ударил голова­ ми друг друга — еле живы остались. По нему стреляют, а он — в Катунь. А она. матушка, вон ревет: дерево уронишь — бревно обглоданное вытащишь... А он уце­ лел. Выбрался много ниже, в лесу, да и отлежался. Ягоды да грибы. А тут жен­ щина катандинская увидела его, спрятала, подкармливать стала. Так и выжил он. И в двадцать втором году вернулся сюда. Кайгородова прижал и уж отыгрался. Сколько тех бандитов порубал — неизвестно, а только за каждого суховца, надо сказать, не одного... Очень уж он обиделся тогда за Сухова... ...И вот мы — на том месте, где четыре года спустя после трагической гибели отряда Петра Сухова один из его бойцов — Иван Иванович Долгих, ставший к тому времени командиром отряда ЧОН, справил кровавую тризну по своим това­ рищам. Мы — в Катанде. Напротив деревни, за Катунью, — зубцы Куроганского ущелья и трехкилометровая шапка Ерлика, затянутые тяжелым пологом дождя. А здесь, на левом берегу реки, закатное солнце, сверкающее после дождя раз­ ноцветье духовитых трав, свежеумытые лиственницы и березы, соступающие с Терехтинского перевала вниз, к деревне. Среди деревни, на небольшом огородике,— небольшой и неказистый, об двух оконцах, домишко. Вокруг — полуразвалившийся плетень. Здесь и был на рас свете накрыт Кайгородов. Старшина кавэскадрона Михайлов ранил его, а коман дир дивизиона Долгих отрубил ему голову. В этих записках уже неоднократно, устами разных людей рассказывалось об этом. Но я не могу не привести еще одно, «последнее сказанье», принадлежа­ щее перу бывшего чоновца Никифора Федоровича Гарусова, ибо оно, это ска­ занье, поразило меня, несмотря на некоторую кажущуюся неграмотность изложе­ ния, своею почти толстовской силой изобразительности. Вот описание этого события, как оно было увидено летописцем в солдатской шинели. «Было раннее утро, всходило солнце. Стрельба прекратилась. Соскочив с