Сибирские огни, 1964, № 12

нам. Когда воевали вместе, разговор об этом не заходил. Не до того было. А м ежду тем любопытственно... Должны знать! Затем и ездим. Теперь надежда на наш последний почтовый ящик, на Усть-Коксинскую почту. Спускаемся на моторах по крутому спуску. Равнина распахивается навстре­ чу, и впереди постепенно возникает деревянная и серая от дождя Усть-Кокса, очень напоминающая карельскую Кемь. Та же бы страя река, те же деревянные тротуары , те же черные, как на карельском и мурманском севере, домики. Над крылечком одного из них — потемневшая жестяная вывеска: «Почта». Подходим и — увы! — видим на двери замок: сегодня суббота — короткий день. Жаль: возможно, за этим ржавым замком нас ожидают письма с документа­ ми, которых нам так недостает. Значит, надежда — на завтра. Последние рубеши ...О крышу школы, где ночуем мы, глухо стучит дождь. Он не перестает и утром. Все окрестные горы затянуты тучами. И все-таки мы просыпаемся с ощу­ щением какой-то праздничности наступающего дня. В чем же дело? В том, что сегодня — воскресенье, выходной день? Едва ли: в экспедиции и воскресенье — рабочий день. Сегодня — последний день нашей работы на Уймонском тракте. Нам оста­ ется сделать последние километры, посетить последние населенные пункты: Тюн- гур, где погиб отряд Петра Сухова, и Катанду, где чоновец Иван Долгих дал последний бой поручику Кайгородову. Затем мы развернемся и поедем назад, через Кырлыкское седло — на Чуйский тракт. Сегодня мы прощаемся с Уймонским трактом. Все ли из того, что нам хоте­ лось, нашли мы во время поездки по нему? Нет, конечно, не все. Но и то, что нашли, было для нас дорого. Вдвойне дорого то, что нам подарила эта поездка, что не планировалось, да и не могло планироваться нами заранее: встреча со многими интересными и ставшими близкими для нас людьми, что помогли нам укрепиться в правильности тех или иных выводов, помогли яснее увидеть фигуру командира Горно-Алтайской дивизии Ивана Яковлевича Третьяка. А дождь все идет и идет. Наконец в 11.00, позавтракав и навестив почтовое отделение, где для нас, к великому огорчению, ничего не оказывается, мы, невзи­ рая на дождь, рискуем ехать... Дорога идет между нависшими слева скалами и бурлящей справа, внизу. Ка тунью. Разъехаться двум машинам здесь невозможно. Это — притор, или, как их здесь называют, бом. Красота — дикая и грозная. Два-три таких бома, несколько цветущих между ними полян, от которых резко пахнет медом, и мы — в Катанде. Останавливаемся у сельсовета, но, узнав, что председателя нет дома, едем дальш е, на Тюнгур, последнюю точку на трагическом пути отряда Сухова. Между Катандой и Тюнгуром, в роще, встречаем человека, одетого по-поход ному, с солдатским мешком за плечами. Перед нами Петр Яковлевич Антонов, за­ меститель председателя Катандинского сельсовета, начальник гидрометеостанции в Катанде и базы высокогорных гидрометеостанций на Кара-Тюреке и Аккеме. Он сбрасывает на траву вещевой мешок, садится на обочину и охотно отвечает на наши вопросы о последних минутах отряда Петра Сухова. — Отряд Сухова, — говорит он, — погубили не столько белогвардейцы, сколько кулаки сел Верхнего и Нижнего Уймона, Катанды и Тюнгура. Да и не только кулаки. Все кержацкое общество ненавидело и боялось «хомяков-шахте- ров». Слух о том, что в отряде золото, еще больше накалял страсти. Сухова в Ка­ танде встретил председатель волревкома эсер Гомзин. Организовал митинг, обед для красногвардейцев, а сам тайком договорился с поручиком Любимцевым, что­ бы тот вел казаков к Аккему, в засаду. Когда, после митинга и обеда, отряд Сухова прошел через Тюнгур и достиг притора между горой Байдой и Катунью, его встретили кинжальным пулеметным огнем с противоположного берега и ружейным огнем с фронта и тыла на этом бе регу. Красногвардейцы оказались в засаде. В отряде к этому времени было около четырехсот человек. Все они были перебиты. Впрочем, об этом лучше меня мог бы рассказать Талантаев... — А это — кто же такой? — Проводник-коновод, который сопровождал суховцев с подводами от К а­ танды до места гибели. Ж ивет он в Тюнгуре. Талантаев его фамилия. Талантаев Кузьма Николаевич... И вот мы у ворот талантаевского дома. Хозяин, невысокий, смуглый и скуластый старик, с чуть раскосыми глазами и жиденькой курчавой бородкой, столь характерной для алтайцев, радушно при­ глаш ает нас к столу, на котором поет самовар. А потом мы садимся в машину и в