Сибирские огни, 1964, № 12

сразу , как только поняли его настроение, не дали ему сегодня отбоя, — это пло­ хо. Мы-то сможем и потом отсеять зерно от мякины. А вот если он будет так же вести себя и завтра, на партизанской конференции, тогда нам будет труднее: придется из бесстрастных летописцев превращаться снова в бойцов и воевать за Т ретьяка... Жаль, что до сих пор нет Кудрявцева. Вот кто нам помог бы сейчас... Д а, присутствие Кудрявцева было бы сейчас очень кстати: он не раз встре­ чался с Третьяком и, видимо, смог бы пролить свет на многие события тех дней. Остается надеяться, что он приедет завтра. Что говорят о командире бойцы Сидят пожилые, старые и очень старые, лишь седеющие и седые, лысеющие Я лысые, в очках и без очков, — бывшие бойцы знаменитой Горно-Алтайской дивизии, вместе с нею прошедшие весь ее боевой путь под началом Ивана Яков­ л еви ча Третьяка. Собралось человек пятьдесят. Нет только Никифорова. И нет, к сожалению, Кудрявцева. Но мы решаем начинать. Слово предоставляется партизанам. Они переглядываются, мнутся. Наконец один поднимает руку. Это — Дмит­ рий Емельянович Муравьев. Он — маленький, сухой, морщинистый, в очках, за которыми светятся цепкие глазки. Прежде чем начать рассказ, он встает. Впро­ чем, все старики, как бы ни было коротко их выступление, рассказывают стоя, невольно подчеркивая этим свое уважение к «обществу», к самому разговору. М уравьев же, встав, выходит на средину комнаты, к столу, за которым мы ве­ дем запись, рассказывает, как экзамен сдает. Но в этом нет ни робости, ни угодничества. — Восстание началось из Панюшовой, — рассказывает он. — Приехал от­ туда Микулин к нам на сборню. Вооружайтесь, — кричит, — пойдем в партиза­ ны... Потом приехал кривой Шестаков, атаман казачий Тоже кричит: пошли в казаки! Земли по тридцать десятин дадим... Некоторые согласились с ним. Вер­ хушка. А большинство, то есть, нет. Большинство пошли в партизаны. Стали ковать пики, обворужились и приехали в Чарыш. А тут уж командир полка есть. Он вот, Иван Липантьевич... И Муравьев кривым, острым, как бурав, пальцем, показывает на Никифоро­ ва, который как раз в этот момент входит в комнату. Никифоров неодобритель­ но смотрит на Муравьева, на всех нас, считая, видимо, за беспорядок, что та­ кое собрание начали, не дождавшись его прихода. Идет, покряхтывая, садится одиноко. — Ну вот, — продолжает Муравьев. — Пошли мы на Черный Ануй. Здесь и з отряда Кокорина был создан второй полк. Соединились мы с ним — стала бригада. В Уймоне и Абае встретили отряды Латкина, из которых был создан третий полк. Этот полк присоединился, и стала у нас дивизия... — А кто был командиром дивизии? — спрашивает Сергей Петрович. — Говорили, какой-то не русский человек. В общем, не упомню... Потому, много было командиров. Много было боев... — Я знаю, — прерывает его бывший партизан Плотников. — «Нерусский человек» — это Третьяк. Муравьев выслушивает его и замечает: — Фамилию Третьяка я знаю. Знаю, что это — фамилия командира диви­ зии. Но его самого, обличья то есть его, в точности не помню... Слово берет Андрей Селиверстович Иванов. Он говорит о том, что очень хорошо помнит Третьяка, которого видел еще в Загрехе, когда решался вопрос о создании полка. — Досталось ему тогда. Потому он критиковал нас очень, говорил, что мы неправильно действуем, что около своей станицы сидим. Говорил, что надо сорга­ низоваться по-военному. И действовать по-военному. Вместе, значит, а не каж ­ дый около своего дома. Ну, он говорит, а мы его на прицеле держим, на мушке значит. Несколько раз хотели пустить в расход, да он уговорил нас дослушать до конца. А осердились мы на него за то, что он хотел нас от своих домов ото­ рвать, а тут Колчак кругом. Потом-то уж поняли, что он был прав, а тогда очень осердились. Да и нехорошо говорит как-то, не по-нашенски... Словом, не наш, не сибирский выговор. Опять же мы его несколько дней назад взяли на казацкой пасеке. Сидел он там, значит. Отсиживался, как приехал к нам в Чарышскую... — А что значит «взяли»? Что он, воевал против вас? — Вот это я не упомню, — растерянно оглядываясь кругом, отвечает Анд­ рей Селиверстович. ___ — Это я знаю, — решительно говорит его сосед и поднимается. Кокорев моя фамилия, Николай Игнатьевич. Дело, значит, было так. Он против нас не воевал, а он только что приехал откуда-то к нам, потому здесь жили его отец и