Сибирские огни, 1964, № 12
Машинистка, видимо, печатала приказ Ларисы по управлению. Ла риса пишет приказы... Тогда она часа два могла провертеться перед зер калом, драпируясь в теткину шаль, изображая то важную даму, то ку печескую дочку, влюбленную в гусара. Она была капризна, как все кра сивые женщины. Они вставали и вместе готовили на примусе завтрак и смеялись над каждым пустяком. Генерал Леднев переделал в ней все по своему образу и подобию: он научил ее писать приказы... — Давайте я попечатаю, помогу вам,— неожиданно сказал Гур- нов.— Я немножко умею. Он сел и начал печатать. Машинистка удивленно смотрела на его пальцы, легко и привычно бегавшие по клавиатуре. Гурнову теперь не хотелось уходить. Именно здесь, в конторе, в обществе этой смешной и милой женщины он должен дождаться Ларису. Тогда Ларисе шел двадцатый год, а ему двадцать третий. У нее бы ла крохотная родинка на шее у горла. Родинку можно было разглядеть, если смотреть очень близко. И еще Лариса очень любила арбузы, и ког да он приносил большой спелый арбуз, она кидалась ему на шею, ра дуясь, как ребенок. Память, оказывается, бережно хранила эти детали прошлого, может быть, потому, что это было в молодости. Гурнов редко кому рассказывал о своей молодости, и то время, когда он работал про рабом и жил с Ларисой в щелястой комнате, казалось ему безнадежно далеким, но самым ярким за всю его жизнь. Он вспомнил, что если он задерживался на работе, она бежала его искать. — А вы, извините, не сродственник Ларисы Васильевны? — спроси ла машинистка. — Нет. Мы... дружили... когда были молодые. — Господи, что же вы молчите? Поищу ее, а то ускачеть. Почему-то он постеснялся сказать правду, а машинистка, как будто догадываясь, внимательно поглядела на него. Значит, что-то такое про звучало в его голосе: женщины к этому чутки. Нет, муж Ларисы Ва сильевны не он, а Леднев, а он был, допустим, хороший ее знакомый, с которым она полгода была близка и говорила, что счастлива... Она была тогда глупенькая девчонка, «дура», как сказал бы Саша Дронов, а Леднев был «герой». О «герое» тогда мечтали все, начиная с пятиклассницы и кончая дамой в бальзаковском возрасте. Впрочем, по чему только в то время? Обаяние «сильной личности» для женщины всегда притягательно. Стуча на машинке, Гурнов тихонько улыбался про себя... «Лариса пишет приказы... Однажды она подобрала больного крольчонка, целую неделю лечила его и, когда он подох, плакала навзрыд...» Машинистка села к телефону и начала звонить. — Люся, это Лиза. Моей у твово нету? Ждуть ее. К Машиному пош ла?.. Маша, это Лиза. У твово моей нету? Друг детства ждуть. Очень симпатичные. Спроси у свово, куда пошла. Тебе скажеть. Это ты, Эла? Привет — Лиза. Моей у твово нету?.. Вошла женщина в белой капроновой кофте со светлыми волосами, уложенными сзади узлом. На шее у горла было у нее розовое пятныш ко, чуть заметное, а над ухом золотистый завиток. Пятнышко и завиток показались Гурнову до боли знакомыми. Потом он понял, что так же знакомы ему и прическа с пробором и выражение липа, как будто чем-то занятое и на ходу, мельком, устало остановившееся на нем. — Жарко, Лиза, дай напиться. Ты что не ушла домой? — сказала она, садясь пр<}тив Гурнова.— Кто это сидит у нас? Они встретились глазами. Между ними было два стола, заляпанное чернилами пресс-папье. Волосы, пожалуй, чересчур пышны для этого усталого лица. Перед ним сидела сорокалетняя женщина и спокойно
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2