Сибирские огни, 1964, № 11

Литературщина пораж ает изнутри та­ лант Конецкого. О н а поселяется в нем как пустота, к о то р ую он должен чем-то заполнить. Эта п у с т о т а — недостача пи­ щи действительной. Исчерпав и м ею щ и й ся в его распоря­ жении опыт, т а л а н т обращается к нбво- му опыту. Он м о ж е т искать его в сф е­ рах для него н о вы х , которые, когда он пройдет через них, сделаются его сф ера­ ми. Он может в о зв р ати ться и «на к р у ­ ги свои», т. е. в т у область, которой он до сих пор п и та л ся . Он может, наконец, оставаясь в этой, знакомой ему области, попытаться понять ж и зн ь им не пережи­ тую. И он поймет е е , если его опыт хоть как-нибудь походит н а тот, на который он теперь обратил внимание. Если ж е этот опыт чужд е го опыту, попытки его окажутся безрезультатными. «Не обязательно жариться на сково­ родке, чтоб п он ять чувства шницеля»,— говорил Горький. Но что-то п одобное чувствам шницеля •все же надо и сп ы т а т ь . Человеку, п ер еж и вш ем у драму, труд ­ но возвыситься до трагедии. Он и тр аге­ дию будет т р а к т о в а т ь , как драму, свой малый опыт, к ак о п ы т большой. Литературщина, которой страдает вся «молодая» л и т е р а т у р а , — не вина, а беда ее. Запас идеали зм а, с каким молодые вступили во в зр о с л ую уже по годам жизнь, был вели к. Э то был запас ум ст­ венный, а не практический. Когда он оказался ложным , трагедии не произо­ шло. Переоценка н е была делом самих молодых. Она не с т а л а их страданьем, их опытом. Ее преподнесли им, как учи тель преподносит ученику свой урок. Рухнуло не то, з а ч то они боролись, а то, что они вы ч и т а л и по учебникам. Они должны были с т р а д а т ь постфактум, ког­ да причина этих страданий уже исчезла, и это совсем не те страдания, которые перенесли люди, выстрадавшие комму­ низм. В их чу в ст в е было больше р аздр а­ жения, чем боли, ж алости по поводу то ­ го, что им не д а л и страдать, чем самого страданья. Поэтому и п е р е о ц ен к а стала для них наполовину го л о вны м фактом, не потряс­ шим прямым у ч а с т и ем их сердца. Их не пытали за идею, н е сажали за нее в концлагерь (культ расправлялся как р а з с теми, кто в е р и л ) , они не выстрадали ни ее, ни верности ей . Откуда же было взяться трагедии? Ее не было. О н а появляется сейчас в их книгах, б е с с и л ь н а я стать трагедией. Они напрягают в с е силы, все средства ■своей культурности, своей литтехники. Но она не вы р у ч а е т их. Материал, з а который они б е р у т с я , разрывает усилия их средств. В полукнижной жизни их .прежних героев литературные ассоциа­ ции были ум естны . Это был почти их мир — наполовину живой, наполовину вычитанный, и он н е м о г обойтись без книг. Литературщина с х о д и л а там, где сами чувства были за р аж е н ы литературщи­ ной. Она закричала о с е б е , когда дело кос­ нулось чувств, ничего общего с ней не имеющих. Так кричат о себе схемы Конецкого. Средствами, изображ авшими краси­ вую грусть его к ап и тан о в , он пытается изобразить трагедию р ади ста Камушки­ н а. Языком м елодрамы он говорит о дра­ м е. Этот элегический, красиво-грустный тон сошел бы еще в «беллетристике». Но я не вижу н и к а к о й связи между «беллетристикой» и тридцать седьмым годом. Как не представляю пасторалей об Ос­ венциме, жестокого р ом ан с а — об одном д н е зэка Шухова. * * * В пьесе В. Ро зова « В день свадьбы» Михаил Заболотный, примерный комсорг и рабочий, признается: «Во мне сейчас какой-то другой ч е л о в е к говорит, не я— в о т этот, весь своей ж и зн ью с д е л а н - н ы й, а — тот, н а с т о я щ и й . Он инте­ реснее меня, глубже во сто раз... Во мне к а к бы два ч е л о века...» Так могли бы с к а з а т ь многие из пере­ живших культ. Так может сказать о себе и литерату­ р а , вышедшая из-под е го пресса. Молодые не со с т а в л яю т в этом смыс­ л е исключения. Они возникли не на пу­ стом месте. Они вы ш л и из времени, ко­ торое сейчас не п р и ем лю т, но которое «вторым человеком» присутствует в них. Розовская пьеса любопытна тем, что он а соединяет в с е б е недовольство и идеализм поколения, которое сейчас уже нельзя назвать м олоды м , но которое вче­ р а еще было им и о тк ры в а л о его литера­ туру. Пьесы Розова бы ли первыми ласточ­ ками послекультовой весны. Первые «бунтари» появились у него — в коме­ дии «В добрый час!» П отом они повторя­ лись самим Розовым неоднократно и уже соседствовали с их двойниками в поэзии и прозе. Одно время Розов п оч ти слился с этой литературой. Он н ап и с ал сценарий «А . Б. В. Г. Д ...», которы й ставили в один ряд со «З везд ны м билетом». Старший брат х о т е л походить на младшего брата. Линия отрицания ш л а вверх, но с ней поднималась и линия идеализма. Моло­ ды е уже п ереставали интересоваться только молодыми. Р о з о в не мог ото­ рваться от них. По-прежнему его маль­ чики судили «отцоз», произносили речи и представляли соб ой чистый, нерас- щепленно-цельный м и р детства. Харак