Сибирские огни, 1964, № 10
лись плотнее деревья. Огонь костра перестал путаться со светом дня и был ярок, как всегда ночью. Микпанча с наколотыми линялыми гусями вместо рыб гнал лодку по течению. Он вспугивал дремлющих у берегов щук и, не обращая вни мания на их сильные всплески, торопился домой. Стоя в лодке, он р ас с е к а л шумливую шиверу и стремительно мчался к последнему перекату. Вблизи от становища он растревожил стайку куликов. Шиктолок, приняв их писк на лету за весть о Микпанче, з аволнова лась . Кулики пронеслись мимо и спустились на противоположную косу, а следом за ними, отдаляясь от леса, показался Микпанча. Он воткнул прикол лодки в берег и ступил на траву. — Микпанча, — позвала Шиктолок чуть погромче еле уловимого шороха примятой осоки. — Ты?!.. — обрадовался он. И влажные от шеста руки его прижали к себе Шиктолок... Микпанча со связкой гусей подошел к огню, где суетилась Ч и р о к - чана и сидел с матерью Чабун. — Давно пора! — ска зал Микпанча, бросая на землю добычу. — Я вас ждал. — Я помню твои слова и поспешил, пока они не забылись, — з а см е ялся Чабун. С противоположной стороны берега вышла к огню Шиктолок. Она, будто от яркого света огня, заслонила рукой сияющее лицо и обр а ти ла сь к Микпанче: — Ты хариузов привез? — Их нет вверху. Они, должно быть, ушли вниз, когда ты их так напугала. Гуси остались, — ответил он весело. — Чирокчана, палй их. Брось жарить мясо. Гуси вкусней. Чирокчана деловито обрубила ножом крылья и голову, выдернула хвост, потом, обмазав гуся береговой грязью, зарыла его в горячим пепел. Д о следующего дня полные радости гости и хозяева сидели у кост ра, говорили, ели гусей. А за ними сторожко следили собаки, хватали бросаемые гусиные кости и с жадностью, с хрустом, зажав в лапы, по едали их. Дней через шесть, после приезда Чабуна, Микпанча нарубил п а л ь мой палок и шагах в тридцати от своего ж и л ь я раскинул новый остов. Потом взял с лабаза запасную лосиную крышу и обтянул его с помощью Чирокчаны. Глядя, как разгораются дрова в новом чуме, он сказал: — Чирокчана, этот чум — твой. Сегодня ты войдешь в него. Ведь тебе нравится Чабун? Чирокчана потупилась и заплакала. Она плакала не от того, что ее, как когда-то Токтэму, получив выкуп, выгнали из родного чума, а от признательности к брату. Она не посмела как-то иначе выразить свою любовь к Микпанче и на его вопрос смогла только утвердительно кив нуть головой. Микпанча приготовил к свадьбе все. Осталось только заседлать оленей, положить постель сестры, притянуть ремнями турсуки, посадить на учага Чирокчану и закончить обряд. — Ты теперь надевай свои наряды, а я пойду ловить оленей. Микпанча собрал в кольцо маут, захватил несколько узд и ушел. Он был полон любви к сестре, к Чабуну, ко всему, что видел и знал. Его охватывали запахи проступивших через кору древесных смол и р а зо г р е той солнцем хвои. Он захлебывался запахами таежных растений. С ч а стье сестры было для него кусочком собственного счастья. Он о с т ан а в ливался , прислушивался, то вскрикивал, то запевал . И совсем не удивил
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2