Сибирские огни, 1964, № 10
Однако Чабун перекочевал, оставив остов ж и л ь я и потухший очаг. Мик- панча привязал к шее оленя палку, бросил на снег седло и стал гото виться к ночлегу. Он развел костер, достал из сумки мерзлую рыбу и стал с аппетитом есть, быстро и ловко н а р е з ая ее. После ужина нару бил еловых веток, разгреб до земли снег, разостлал хвойную постель и быстро уснул. Проснувшись, Микпанча долго смотрел на освещенный заревом лес, который то приседал к земле от колеблющихся теней, то подскаки вал вверх. Получилось, будто хвойные великаны, окутанные мглою, столпились в тесное кольцо, окружили огонь и совершают на снежной поляне свое бессловесное «Ехорье». Микпанче хорошо было л еж а т ь од ному среди танцующих деревьев и чувствовать себя хозяином пылаю щего огня. Где-то щелкнул ствол, и в костре мгновенно и глухо ото зва л а с ь ему головня. Микпанча, поддавшись очарованию утра, подумал, что жить у костра, не видеть над собой полога чума, дышать морозным воздухом куда лучше, чем находиться в дьЫу и лить от него слезы. «Живет же старый Н ал е г а один без чума, •—• вспомнил он, — спит там, где застанет ночь; ложится там, где заморит его сон. И ничего-то над ним нет, кроме неба! Небо — его чум. Постелет на землю медвежину, завернется в лисьи одеяла и спит себе — тепло! А пойдет ночью снег, з а в а л и т его сугробом — и только тепла ему прибавит...». Долго про себя восторгался Микпанча жизнью Налеги и с этой но чи хотел сам начать вести похожую жизнь. Он мысленно топтал свежий снег, мял сочные травы незнакомых речных далей, переваливал высо чайшие хребты, резал лодкою чистые воды речек и чувствовал, как все в нем преображалось и наполнялось новой силой. В это время над лесом в проясненном небе еле заметным волокон цем появлялся проблеск рассвета. Мрак ночи с вершин деревьев опус тился к корням и притаился в лесной чаще. Когда Микпанча подъез ж а л к чуму Чабуна, навстречу с неистовым лаем, взметая снег, выбе ж а л огромный кобель. — Тулюле! — р а зд ал ся из чума оклик. Кобель с покорностью поджал хвост и ворча лег на свое место. Чабун торопливо — в ожидании гостя — раздувал угли. Микпанча откинул дверную заслонку и, согнувшись вдвое, пролез в жилье. Он сел на корточки у двери и молча смотрел на Чабуна, кото рый так же, как его взволнованная мать, не проронил ни слова, к а к то го требовал обычай. Но у старухи дернулась челюсть, и она нарушила молчание. — Пусть не пугает тебя наш бедный кров, нежданный гость! — Она пододвинула к Микпанче свое одеяло и предложила сесть. — Не в лосиной крыше чума счастье, мать, и не в оленьем стаде, а в твоем привете, — ответил гость. — Уйми в старом сердце заботу. Чабун весело поглядел на Микпанчу и стал быстро затягивать рем нем голень. Поношенные камысовые хамчуры сидели на его ноге акку ратно, а узкие арямужи плотно облегали мускулистые бедра. Лицо Ч а буна было сухое и решительное. Над высоким переносьем разметались густые черные брови. — Гость пришел к нам издалека не с дурной вестью, сын. Он при шел, чтобы сказать тебе о свадебном наряде сестры Чирокчаны... Микпанча заметил, как у нее дрожал голос и как прыгала на коле не рука. Смущенный словами матери, Чабун раскраснелся и наклонил голову. Микпанча понимал душевное состояние хозяев и поспеши,л их успокоить: — Ака, я никогда не ходил вспять от медведя. Делайте шире чум, а крышу для него сошьет Чирокчана.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2