Сибирские огни, 1964, № 10

«Сестра, наверное, тоже в окошко смотрит. На березовые колки, на черные дороги за шлагбаумами, — думал Борис. — Хотя бы стереть у нее с губ слезы. Только ничего он такого нежного не умеет». Отец писал с фронта письма им обоим. Теперь будет ему одному. Борису захотелось перечитать эти тоненькие треугольники. Он достал их с этажерки, разложил на столе. «...Боря, помнишь, из вашей школы Колю Колесникова: ты учился в седьмом классе, а он в десятом. Его еще направляли физруком в пио­ нерский лагерь. Рослый такой. Он был уже капитаном. Командовал н а ­ шей ротой. Обе ноги ему оторвало. Шинель цела, а ног нет. Не знаю, где его похоронили. Я только пустые полы шинели ему за'пахнул. Потом мы ушли дальше. Молодой парнишка был. Вот вам я написал, а родители его об этом еще не знают. Сейчас я...» Что «я»... Борис не знает. Через весь листок жирной полосой пере­ черкнуты три строчки. Отцовы письма часто исполосованы вот такими черными лентами. Борису всегда хотелось зна ть — что там за ними. Ему казалось, что именно там что-то было самое главное. Там настоящая правда о войне и о чем-то другом. А кто-то не хочет, чтобы она дошла до него. Борис встал. Прижал развернутое письмо к оконному стеклу и, р а с ­ тягивая бумагу, долго всматривался в слепую черноту штрихов. Но разобрать там что-либо было невозможно. Борис начал стирать полосы резинкой. Потом смывать водой. И ничего. Только мокрые к а ­ тышки бумаги под пальцами. Он опустил размазанное письмо на стол. Сел на кровать. Снял з а т я ­ желевшие от грязи сапоги. Не наклоняясь, а болтая поочередно ногами, размотал портянки, скинул их. Положив под голову руки, завалился на подушку. Увидел ноги Кольки Колесникова, тугой, зашнурованный р е ­ мешком, футбольный мяч и отполированные ободья вагонных колес. За окном стоял летний вечер. Неуютный. Прозрачной свежести. Солнце садилось за дальними огородами. Растопыренные желтые под ­ солнухи потемнели. Из окна на стенку протянулась ярко-багровая поло­ са. В ней мельтешили перепутанные тополиные листья. Листья молодых тополей большие и лощеные, к а к ладонь Бориса. Борис!.. Сегодня суббота. Ты один. Надо начинать обо всем думать самому. Еще только девять часов. Надо встать. Но ничего этого Борис не делает. — Борис!.. Боря... Почему ты уснул? Ты ведь ничего не ел. Уже вечер... Так сказала бы тебе мать. Л асково улыбаясь, отнесла бы к печке твои сапоги и принялась на кухне стирать портянки. А утром ты налил бы из ведра воды в рукомой­ ник и, брызгаясь над тазом, умылся и вбежал бы в комнату. Еще пахну­ щий мылом, надел бы свою спецовку и улыбнулся от непонятного в о ­ сторга. — Мама , что ты так смотришь? А мать... Мать увидела бы, что лихо расстегнутый воротник твоей спецовки холодно лоснится. Рядом с ним незагорелое лицо твое кажется ей незащищенно-детским, а темно-серые глаза беспомощно голубыми. Мать подошла бы к тебе и, чувствуя легкую прохладу спецовки, начала застегивать пуговицы и вдруг, незаметно отпустив воротник, расправила бы его, не желая прислонять промасленную осклизлость к шее. И с к а з а ­ ла бы: «Большой уже ты стал... И когда вырос?..» Но матери не стало, когда тебе было три года.