Сибирские огни, 1964, № 10
Уполномоченный в кожаном пальто, у маленького стола, накрытого красным. Кепка его лежала на столе, на бумагах. •—■Немцы разбиты под Белгородом и Орлом. И наши войска пере шли в наступление. Трудную битву мы выиграли. Может быть... — упол номоченный приостановился. —■Может быть, это ваши мужья и сыновья выстояли там. Выстояли летом. А сейчас наступают морозы. Они за нас. Но мы не можем армию оставить без одежды, без обуви, без еды. Мы не можем отправлять наших солдат с одной винтовкой на бронированные полчища врага. Мы не хотим лишних жертв, лишних жизней. Борис смотрел на женщину в серых брезентовых тапочках. На ее платок, сползший с головы, на руки, загорелые й обветренно серые. Она прятала их в концы платка где-то на груди. — ...полушубки, пимы, рукавицы. На все нужны деньги. Где их взять? Но народ понимает... Я не думаю... Не найдется у нас ни одного человека, кто не поможет в такой час Родине. Не найдется... Женщина стояла, не шевелясь. Что-то странное делалось с ее губами. — Не могу я... — тихо и тяжело сказала она себе. — Что вы делае те. Господи! Да не могу я! — вдруг закричала она громко, по-бабьи. — У меня ж е хлеба нет. Ничего нет. Что вы делаете... Вот посмотрите, по смотрите.... Она не замечала, что все смотрят на нее. Она протягивала свои руки. — Что вы делаете! — кричала она пронзительно. — Что вам, моего мужика мало? Я вам своих голых чилят принесу. Смотрите. Пусть они у вас на столе рты разевают. У Бориса в груди стоял и не проходил незнакомый и тяжелый комок. Борис сидел и смотрел, как женщина сначала стояла одна. Потом, недо уменно стесняясь, подошла к остальным. Комок подкатывался к горлу. Женщина стояла молча с зади всех. Двигалась вместе с ними к столу, а потом, когда подошла ее очередь, стала расписываться на листе бумаги. — Стоило такую самодеятельность устраивать, — усмехнулся Га- лимбиевский. Огородникова услышала это. Зло повернулась к нему и отрезала: — Твоя самодеятельность всем осточертела. Поешь слишком однооб разно. Всегда на один мотив. Как баба гундосая. На следующий вечер, после работы, Галимбиевский постоял возле окна в избушке, поежился плечами, сказал, ни к кому не обращаясь: — Пора прибарахлиться. Потеплее. А то загнешься. В общем, вы как знаете, а я завтра к утру буду здесь. Накинул пиджак себе на плечи и ушел домой. Всем тоже стало хо лодно. Девчата пошли на сушилку узнать, может, там на печках можно спать. Вернулись минут через сорок. Принесли горох в платке. — Ну что вы за парни, — сказала Валя Огородникова. — Девчата о них заботятся, горох им принесли, а они... Хоть бы дров заготовили. Поджарить... — Лена , — сказал Оська. — Для нас... Ты не пожалела даже своего платка. А я для тебя — лес, нет, два леса, сколько ты захочешь, на дро ва снесу. Борис с Оськой собирали в колке сухой валежник. Осиновые стволи ки, невесомые и ломкие, от прикосновения разлетались на части. Соб ранные в охапку, они даже не ощущались в руках, только покалывали острыми сучками. Потом Оська держал большую плицу над костром, резко передерги
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2