Сибирские огни, 1964, № 10

ноги. Беспомощно нагие, они оставляли потные, мгновенно исчезавшие следы. Под вечер пестрым насупленным строем, непреклонно отчужденные, они шли на вокзал. Мужчины уходили на фронт, а женщины оставались на цементных ступеньках клуба. Дв а дня они втайне надеялись, что медицинская ко­ миссия забракует их мужей. Комиссия не забраковывала. Женщины метались. Они непонятны Борису. Им ничего не стыдно. В войну никто не имеет пр ава на жалость. Ведь жалость значит — ты мой, не ходи. Защищать не ходи. А чей пусть идет? Женщинам не стыдно рожать, и женщинам не стыдно не пускать. Но мужчины все равно уходили. — Немцы сибиряков боятся, — тогда говорил Оська Борису. Он был строгий и присмиревший. — Пленные немцы просят, чтобы им пока ­ з а л и сибиряков. Говорят, что это не люди. Борис много уже проводил от клуба знакомых и незнакомых людей в колоннах. * Ему навсегда запомнилась жесткая неулыбчивость мужчин. Поэто ­ му кажется Борису, что на фронте все неулыбчивы. И он не понимает, к ак отец мог присылать ему шутливые письма. А теперь вот он не полу­ чает их уже четвертый месяц... Борис смотрел на вращающуюся деталь, и ему не хотелось дви га ть ­ ся. Он чувствовал, что з а каждым станком в его цехе думают сейчас о Вере Борисовне. Удалялась она по узкому проходу м еж ду станками, непривычно сжимаясь, боком. Борис не предполагал, что так нужны ему эти люди, стоящие за станками, так дорога ему оценка этих людей. Что они о нем думают? К а ­ ков он в их глазах? Почему-то казалось, что они ему поверят. Но в обеденный перерыв Валя Огородникова громко, без обиняков, ска з ала : — Борис, ты это совсем уж. Борис ничего не ответил. А после обеда работал и все думал: «Я Ленке расскажу. Стружку самоход за пять минут прогоняет. Успею». У Ленки было отчужденно занятое лицо, синевато-бледное при я р ­ ком свете. На подбородке расплылись янтарными брызгами мелкие пят­ на олифы — она наре зала резьбу плашкой. У нее и глаза цвета олифы. Борис шутливо сказал : — И почему я до сих пор не видел тебя с веснушками? Но теперь от твоего станка я ни на минуту не отойду. Ленка остановила станок. Смерила лекалом деталь и, прежде чем отрезать ее, задержалась рукой на рубильнике. Подняла лицо на Бориса и посмотрела задумчиво из-подо лба большими затененными глазами . — Вот почему, —- сказала она, — когда смотришь на тебя, гла за у тебя умные-умные... а сам ты дурак. Объясни? От неожиданности Борис покраснел. Взял из эмульсии кисточку и, оттянув щетину пальцем, брызнул Ленке в лицо. Ленка обиженно вытерлась. — Не попадешь, — сказал Борис. — Голова очень маленькая. С подчеркнутым безразличием повернулся и ушел. После смены Галимбиевский стоял у его станка, вытирал ветошью руки: — Что, челка, трезвеешь? Пора...