Сибирские огни, 1964, № 10
Он стал представлять, как заходит домой Ленка. И улыбнулся: у нее прежде всего появляются губы — «А вот и я», — потом она сама. Но по д ум ал о Ленке уже без той детской теплоты, которая была в нем там , на пашне. К ней Борис тож е не пошел бы. В ее улыбке живет еще не чело век, а «только пусть попробует». Валя Огородникова еще в цехе. Оставшиеся четыре часа она совсем не отойдет от станка. Л о б ее, под тонкой прядкой волос, начнет лоснить ся. Ее красивые ноги неподвижно будут стоять на деревянной подставке, — белые, чересчур белые для промасленной юбки и массивного черного Д И П а . Лучший токарь завода. Она нужна заводу. И она очень нужна Борису на заводе. Со своими шутками, со своими улыбками. А сейчас? Этой ночью? Окажись рядом, что нашла бы она сказать Борису? Или что бы Борис открыл перед ней? Он не поднимался на тротуар. Шел сбоку. Земля, утоптанная тыся чами ног, утрамбованная и подметенная ветром, была жестка. И Борису больше всего хотелось бы сейчас быть с Галимбиевским. Он не знал, почему. Может, потому, что Галимбиевский не удивился бы его появлению, не стал расспрашивать, зачем пришел, а просто ска зал бы: «Притулиться некуда, челка?» Галимбиевский понимает Бориса. Он знает, что Борис бывает голод ным, что у него уже кончились все деньги. Ведь это он сказал однажды в обеденный перерыв: — Что ты все от своих обедов прячешься? Волю тренируешь? А у меня вон карточка пропадает. За пять дней хлеба не выкупал... — и до с тал из кармана истертый корешок с неиспользованными талончиками.— Настоишь, выдадут. Борису хочется походить на Галимбиевского. Быть отчаянно неза висимым, красивым, холодно насмешливым. Носить кожаную расстегну тую тужурку. Борис любит в Галимбиевском улыбку, которой тот улыбается дев чатам . Его мягкую ловкую походку. Хотя Галимбиевский невысокий, но он будто нависает над девчатами своей улыбкой. Он всегда находит, что ск а з ат ь им. Девчата стесняются поднять к нему лицо и улыбаются не ему, а себе. Он им нравится. Но Галимбиевский никогда не приглашает к себе Бориса. У него есть свои друзья. Проснулся Борис в половине восьмого. Вера Борисовна тыкала себе в лицо ваткой. Пудрилась. Борис вышел на кухню умываться. Т а з под рукомойником был до краев полон. Сверху на воде плавала яичная скор лупа. Борис взял таз и, стараясь не расплескать, мелкими шажками на чал спускаться со ступенек. Гипнотически уставясь на скорлупу, он со гнулся, далеко выставил руки и чувствовал вес таза напряженно втяну тым животом. Вода тяжело колыхалась в т а зу и раскачивала Бориса. «Ничего себе, женская работка, — д ум а л он. — Доведись бабке — голова отвалится. Надо сказать, чтобы т ак не наливали. До предела. Не шелохнешься». Обратно Борис спешил. Пробежал через двор, прыгая через три сту пеньки, думал: «Хорошо, что успел. Вера Борисовна еще не ушла». У дверей комнаты, сдерживая дыхание, сказал: — Вера Борисовна, вы картошку куда-нибудь убирайте. Н ел ь зя же в комнате. Заметив, что Вера Борисовна с оскорбленным недоумением устави л а сь на бабку, закончил: — У нас же кладовка есть.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2