Сибирские огни, 1964, № 10
Вера Борисовна встает до работы за д вадца ть минут. Умывается ми зинцами. Намочит их языком, вытрет уголки глаз и припудрит ваткой лицо. Он не мог находиться с ними в одной комнате. И тогда, когда бабка пекла картофель, и тогда, когда они р а з го в а ривали о чем-то между собой, — Борису нечего было делать дома. Он стал позднее возвращаться. И, чтобы не будить Веру Борисовну, сделал для себя второй ключ от двери. А как Борису хотелось печеных картошек! Он бы, наверное, з адох нулся теплой рассыпчатостью клубней. Но он никогда не позволит себе заглядывать людям в рот, когда они едят. Он чувствовал, что все сейчас должны что-то делать. Стараться по бедить. Война же! А Вера Борисовна даже ест лениво. Кажется, она ни чего не хочет. Она несопротивляема. Ждет. Кроме этого, у нее не оста лось никакой потребности. Быть чистой. Быт ь красивой. Просто быть женщиной. Такие никого не побеждают. Такие д аже и в Сибири дожду т ся, когда их дальше эвакуируют. Не живут. Картошку едят. Его тянуло вечерами на завод, в грохот станков или. на вокзал. На вокзале он проходил мимо тяжелых, пышущих жаром ФД и со ставов, груженных трофеями. Рассматривал ржавые кресты на броне и рваные дыры в скрученных стволах танков. Облегченно вздыхал: «Бьем! Скоро и мне на фронт!» Женщины в железнодорожных шинелях ус траи вались на тамбурах в самом хвосте поездов со своими тусклыми фона риками. — Держитесь! — мысленно кричал он им. Домой возвращался поздно ночью. Звучно щелкал дверным замком, демонстрируя свою независимость. Борис сидел на снопах и глядел, как запряженная лошадь тянулась к рассыпанному снопу на стерне. Туго подвязанный чересседельник ме шал ей. Лошадь беспомощно двигала в воздухе губами. Колхозная повариха брякала ложками в пустой кастрюле и з акрыв а ла флягу на телеге. Борис держал в коленях алюминиевую миску. Пустая, она заметно остывала. К обеду погода изменилась. Дождя еще не было, но воздух нахоло дал. Небо шевелилось. И лицо чувствовало пасмурную сырость воздуха. Посерел окостенелый лоск соломы. Оська лежал возле своей миски на животе. Его ресницы были в осо товом пухе, а брошенная рядом кепка — в вязкой, ^удто войлочной, пы ли. Оська до обеда откидывал от комбайна солому. Валя Огородникова встряхивала косынку, а Ленка гладила исцара панные соломой ноги, поджав их под себя. Оська закончил есть, отодвинул миску и сказал: — Хорошо жить Ленке. Доходная... Есть не во что. А я бы сейчас нарубался, как ванька-встанька, и стоял, покачивался от удовольствия. С улыбочкой. Повариха рассмеялась, села на телегу и, деловито натягивая вожжи, тронула лошадь. Громыхнула пустая фляга из-под супа. Повариха, придерживая ее свободной рукой, медленно поехала к меже. Десять человек из механического цеха работают в колхозе йа уборке хлеба, обмолачивают пшеницу. Вот уже скоро неделю ночуют токари в поле, в соломенном шалаше. Колхозная повариха привозит им на лошади с хутора еду.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2