Сибирские огни, 1964, № 10
танцев, до к у т еж ей » . Пьяная Татьяна к у ражится: «Вы п ей , Витька... Посмотри, как пьет мой маленький мальчик Олег! Как Он прекрасен... Посмотри, как он рас плачивается, какой он богач! Подумаешь, я тоже богачка, я зарплату получила!» ■— Она вытащила из сумочки и бросила на стойку несколько красных бумаж ек... «Нонка повизгивала — с двух сторон за бока ее д ерж ал и друзья Олега. «О л ег схватил Таню и стал целовать в шею. З а метив это, Э д у а р д и Миша снова взялись за Нонку». Тоскующ ая по возлюбленному супругу, Таня носится с ревущей ватагой по ночному городу: «общество сбилось в кучу, потом образовался круг, по к р у гу пошла бутылка». Марио Чинечетти зап ел какую-то песню в ритме твиста. В се п у стились в пляс. Таня и Нонка сбросили туфли. «Кто-то притащил еще бутылку, потом третью». Один из друзей поволок девчонку к стенке, другой почел себя об- краденным... Сбросили пиджаки... Д р а к е не было конца. Марио продолжал петь, иногда прикладываясь к бутылке... Бессвязный набор фраз. Вырванные из затуманенного сознания картины р а с члененного, опрокидывающегося мира. Повествование рассыпается на какие-то клочки: горит мусор в урне, срывается велосипедист на треке, хоронят чистиль щика сапог, непонятно зачем присутству ющего в романе, забивают козла моряки, безумная гонка на мотоцикле за пошлей шее обещание поцелуя развязной актри сы, захотевшей еще шампанского ср ед и пьяного дебош а, и бессмысленная гибель неуклюжего поклонника. Я специально остановился на н атура листических деталях, ибо они составляют пафос второй части, в свою очередь явля ющейся апоф еозом романа. Именно тут с наибольшей полнотой и силой раскрылся талант — если в данном случае м ож но говорить о таланте — Аксенова. В тр еть ей, заключительной части делается по пытка восстановить равновесие в в о з никшей уродливой интерпретации бытия и природы человека. Герои одумываются, исправляются, вершат даже подвиги. Но тщетно. Возникш ее ранее мрачное впечатление сводит на нет все их усилия. Зловещий дух, выпущенный из-под замка во второй части, витает над ними. Они полны болезненно-сладостных воспомина ний о таллинских похождениях. Действие романа развертывается па раллельно р аботе над фильмом, в кото ром снималась Калиновская. В р а ссуж дениях о кинокартине возникает стран ный подтекст, видимо, совершенно ав то ром не предполагавшийся: иронически- негативные характеристики выдуманного фильма озаряют отраженным светом р е ально существующий роман. «Показана была симпатичная (по мнению автора, конечно, — П. Г.) жизнь на симпатич ных ландшафтах, ну, естественно, и р а з ные передряги, но не такие уж и страш ные, короче говоря — поиски места в? жизни». Таким ж е образом через таллин ский фильм словами самого автора м ож но дать блестящий комментарий к фина лу романа, который, перевалив во второй' части через кульминацию , благополучно катился к концу в третьей. Подчищались всякие неувязки, все постепенно выясня лось и обосновывалось, а в конце сквози ла лирическая недоговоренность. В заключение несколько слов еще о б одном впечатлении, которое неизменно преследует человека при чтении романа, -— это призрачность, фантасмагоричность происходящего. Скользят тени, витают ангелы; фигурки людей-манекенов, дерга ющихся марионеток, чудесные стечения обстоятельств, случайностей. Таня пере живает чудеса своего успеха: «Девочка из восьмого класса мечтала стать кино звездой и впрямь стала ею. Все шло по- писаному; какой ангел занимался е е судьбой?» Вот Кянукук — это странное, неуклюжее сущ ество, «ходячая неле пость». Таня смотрит на его худенькие плечи, улыбочку, застывший в глазах страх, и ей показалось, что он в любую минуту может исчезнуть. «Трах, и гото во, и нет его, пропадет, как призрак, рас тает...» Так и случилось. Человек погиб, и все сумасбродные идеи, склонности, привязанности, доброта «облаком горя щего бензина взл етели в темное небо к испарились, растворились в нем». Впе чатление как бы специально усиливается- мистическим образом Лилиан. В романе А к сен ова нет красивых лю дей, как нет ср ед и них красивых че ловеческих отнош ений. Мордобой, и з мены, пошлость, глупость, поза — нор мальная сфера, в о зд у х повествования, родная стихия. « Г а д » , «гадина», «кре тин», «дура», «др ян ь» — в устах геро ев звучат естественно, не режут слух. Люди «мучают д р у г друга без всяких при чин». Особенности такого миросозерца ния проникают и в детали повествования: если луна, то уж обязательно «с ущ ер- бинкой», если л еб ед ь , то «замызганный», плывет, «дергаясь и выщипывая блох», если нежная грудь кариатиды, то непре менно еще и «заляпанная голубями». Выше не случайно была сказана ф р а за об эклектике. «М олодая гвардия» — серьезный орган, работающий на воспи тание подрастающего поколения. Появля лись «сенсационные» повести Аксенова в «Юности», и эг о не выглядело стран ным. Ошибки Аксенова были в ряду мно гих ошибок журнала. На страницах «Мо лодой гвардии» роман «Пора, мой друг, пора» кажется инородным телом. Журнал с каждым годом набирает си лу, он становится и разнообразней и ин тересней. Поэтому хочется, чтоб таких прострелов в нем не было. Увлечь чита теля надо, привлечь его к себе тоже не обходимо, но без сдачи своих идейных; позиций.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2