Сибирские огни, 1964, № 10

и при ехал Марвич в Таллин. А тут Таня. А т у т любовь. О, что с ним стало творить­ ся! В первый же вечер «с грохотом сва­ лились дурацкие латы». Он почувствовал, что он — кретин. Не меньш е. Ощутил вдруг удивительную связь с человечест­ вом. Начал понимать литературу. Женил­ ся. Д ум аете, остепенился? То был бы за­ урядный случай. Марвич не таков. Уст­ роили его ее родители в газету, стал парень получать хорошую зарплату. Не вы держ ал . «Там было много людей, у ко­ торы х ничего не получалось, но все пре­ красным образом служили...» Чувствуете оттенок? Много еще всякого рассказыва­ ет о себе, о своих любовных и других мытарствах этот недалекий, самовлюб­ ленный и неприкаянный парень. Много, и бо весь поглощен собою. Эгоцентризм — основа его мироощущения. Вот, на­ прим ер , писательство: «...Э то то, что пре­ ж д е всего нужно мне самому, то, что по­ могает мне... Лицом к лиц у с бумагой я не д олж ен стыдиться самого себя — ни своей глупости, ни своих так называемых сантиментов...» Он и не стыдится. Марвич постоянно кривляется. Вот он поссорил ся с физиком. Тот определил его как психопата. Но герой и сам чувствует, что показал тут себя «пиж оном », про­ явил «дурацкий снобизм, прямо вывора­ чивался весь». Подобных самохарактери­ стик полно: «кретин, носящий дурацкие л аты » , «Я недоучка» и т. п. Вот он по­ вздорил с застольными ухаж ерам и жены. Таня упрекнула: «Они такие ж е, как все. Чем ты от них отличаешься? Тоже лю­ бишь дж аз и все такое...» — «Я всю ж и зн ь работаю!» — почти закричал он. Ж ен а с основанием заметила, что он де­ л а ет это «для пижонства». Марвич свое: «Ч тобы жить... Чтобы есть! Ням-ням мне н ад о делать...» Марвич постоянно и грает в филосо­ ф ию , но даже добрые мысли не могут в его голове течь без выкрутасов. Вот он толк ует, расслабившись, будто пришел «к каким-то элементарным понятиям, са­ мым первым ценностям: к верности, ша­ л ости , долгу, честности». Н о, боже, ка­ ким путем! Прежде, «прош ел, наверное, все ф азы наивного цинизма». Он не уве­ р ен , каждому ли необходим такой путь, но он-то его прошел, он, Марвич. Иначе чего бы стоили эти «первые ценности». Читатель и оглянуться н е успел, как получил в собеседники домсдющенного ницш еанца. Там ведь, у Ницше, тоже так: сначала пессимизм как форма, пред­ ш ествующ ая нигилизму, а затем через нигилизм к своеобразной добродетели — созданию такого целого, чтобы иметь воз­ можность веровать в свою собственную ценность. По Марвичу, «Лю бо е движение — эт о цель!». Итак, с одной стороны, самоуверен­ ность, сознание своей избранности, культ «сильной личности», «крепкого парень­ ка», эгоцентризм, с другой — ханжеское самобичевание, уничижение. От этого, от двойственности производимого впечатле­ ния, руш атся почти все образы романа, но особенн о катастрофически обр а з геро­ ини. Прислушайтесь к внутреннему голо­ су двадцатитрехлетней кинозвезды, по­ знавшей «чудеса своего у сп еха» . Она вспомнила безобразное лето в Эстонии, и возникло болезненное впечатление о ка­ кой-то е е страшной глупости, грубости, неловкости... «Мещаночка, — корила она себя, — пустая мещаночка, деточка, цы­ почка, дрянь. Юность твоя прошла, и ни­ чего особенного не происходит, т еб е надо одеваться, мазаться, краситься, у тебя премьера. Ты деловая женщина. Дура, дура, д ур а !» И далее: «...дурищ а, без­ дарь! Ч то во мне от таланта? Ноги у меня талантливые, вот и все». (Это она смот­ рит себя в фильме) «...Я глупая, я мало читаю, вот в «Современнике» девочки какие умные! Я теперь книжки б у д у чи­ тать, вот что!» И снова: «Дрянь ты поря­ дочная». Конфликт внешней броскости с внут­ ренней опустошенностью, неестественное сочетание самодовольного любования соб­ ственным телом с ощущением неустроен­ ности, никчемности прорвались в поведе­ нии героини. Оно кричаще противоре­ чиво. Эпизоды веселящейся м ол одеж и во второй части романа, где Калиновская становится центром повествования, напо­ минают картины шабаша; «бр ед какой-то начался собачий», как она п о зж е сама определила происходившее в Таллине. Неустроенная, наполненная постоянной спешкой жизнь с Марвичем пошла напе- рекос. В ечно куда-то они опаздывали... Суетились... Он притворялся, ей тоже приходилось притворяться. Они вели «бессмысленную борьбу друг с другом». И вот, когда, окончательно поссорившись с ж еною , он начал «новый цикл своих бесконечных путешествий», Татьяна по­ няла, наконец, что все ее волнения, тя­ желые мысли и плохая работа на съемке — все тоска по Марвичу, этому шоферу, осветителю, «недоучке», начинающему литератору. Выясняется, что любила она только его, больше никого. Но, с другой стороны, сколько она теряет из-за этой любви!.. Какие возможности! Она не по­ нимала, что сдерживает ее. «Она ругала себя дур ой , мещанкой, кляксой, так и юность пройдет, и нечего будет вспом­ нить. Какая она актриса, она обыкновен­ ная курочка-ряба». Ей уже «грезилась большая любовная биография, чтобы на старости лет было что вспомнить». Начинается вакханалия, растет, ши­ рится, захватывая все нити действия. Пьют, сорят, деньгами, нагло ведут себя в тихой работящей республике, как бес­ пардонные завоеватели или толстосумы- туристы: «...просто безумствовали, гоня­ ли по кривым и горбатым улицам, ввали­ вались в рестораны и маленькие кафе, в буф еты , в магазины...» Встретили Нон­ ку — «говорливую девицу, жадную до