Сибирские огни, 1964, № 10
три года вызывали его с Центральной на отделение,— днем, ночью, к совхозному скоту, к частному, — всегда приезжал, ровный, спокойный, внимательный, без раздражения, без неудовольствия всякого. Иногда возился по целой ночи,— при ненормальных родах у коров. Сутками про сиживал около больных телят. И сама не знает, сразу ли, постепенно ли привязалась к нему Фрось ка, и теперь ждала его приезда, как праздника. И вроде бы ничем себя перед ним не выдавала , а подружки что-то» заметили, смеяться стали, выпытывать: — Чего, Фроська? Присушил тебя Макушин? — Д а ну вас! — Признавайся, девка! От нас все равно не скроешь! — Ну и присушил! Вам-то какое дело? -— То-то! Глядим, исхудала вся! — Ладно, девки! Поболтали и хватит! Макушин не нашего поля* ягода и нечего зря клепать. И учтите, девки: не родился еще такой, что бы меня присушил! Однако родился! Часто вспоминала его. Д ум а л а о нем. Узнавала стороной: гуляет ли с кем на Центральной? Нет, говорили,, не гуляет, не замечали. Радовалась этому: «Не гуляет,— не любит, значит, никого. Свобо ден! Не твой, но и ничей. Все легче на сердце. Может, и на тебя когда взглянет. Взглянет,— и заглядится!..» Недоумевала: «А почему же э г о ни с кем-то? А? Больной, может?.. Да ну-у!.. Просто не хочет с нашими совхозными. В городе, наверно, есть краля-ухажорка...» Обида брала,— не только за себя, за всех девчат совхозных: «Иш ь ты, какой гусь! Городских ему надо! А с нашими не хочет!» Раздумывала, загадывала: «Конечно, жила бы я на Центральной,, может, и сдружились бы. В клубе бы встречались на танцах, да и так» . И сегодня поехала, чтобы хоть немного побыть рядом с ним, вместе. И чтобы парней подзадорить, понасмехаться потом над ними: «Хоть и девка, а ничуть не хуже вас! Вы сдрейфили сразу-то: «ветер дует!», «до хи нет!» А я — не сдрейфила! Взяла и поехала! И Михаил Николаич по ехал. А мог бы и не ехать, остаться. Не больно-то велика радость всю ночь по степи мыкаться! А нет! Не такой он, чтобы слово свое не сд ер жать! Ск а з ал — и сделал! Сказал «поеду!» И поехал! И всегда у него так! З а это и уважают Михаила... Да еще за справедливость!» — Хватит прохлаждаться! — сказал Корнев. — Не к теще на бли ны приехали! Выбрали место. Снег раскидали. Взялись з а лед. Был он метровой, — если не больше,— толщины. Долбили ломами, топорами рубили до седьмого пота. Фроська не отставала от парней. — Отдохни, Фрося,— предлагал Макушин. — Что вы, Михаил Николаич! Я вовсе и не устала! Да и с чего уставать-то? Хм! Лучше вы сами-то отдохните: вторую ночь без сна. — Ничего, как-нибудь! Привезем воду,— отосплюсь! А ты... — Я выдюжу, Михаил Николаич! Привычная! Говорила: «Михаил Николаич», а хотелось просто «Мишей» назвать, «Михаилом»! И Макушину того же хотелось: «Михаил Николаич»!.. Назвала бы «Мишей»!.. Нет, не назовет! И в самом деле не «Миша» я для нее, а «Михаил Николаич». Макушин. Главный ветврач, начальник,— и толь ко. И правильно все. Все законно. Так и быть должно...» Долбили , рубили,— пыхтели, потели. Наконец, на дне ледяной во ронки зачернела вода. Зачерпнули из лунки первое ведро, второе...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2