Сибирские огни, 1964, № 10
— Шиктолок, за тебя отдан дорогой выкуп, но я не беднее Амурчи, и мой тори я приготовил! Микпанча говорил быстро, захлебываясь, не понимая, что он гово рит', Шиктолок тоже не понимала его, но ясно видела, что лицо его ста ло непохожим на обычное лицо Микпанчи, и она робко протянула руки, чтобы успокоить его. В это время в руках Микпанчи сверкнула крепко зажа тая пальма, и Шиктолок, с изумлением в гл а з ах , облегченно охнув, упала на траву. Она не видела, как Микпанча перевернул в руках ту ж е пальму и ост рым кондом поставил ее к себе на грудь. Он отбежал от Шиктолок на несколько шагов и, не отнимая от груди пальмы, бросился с нею на тол стое дерево. В мозг юноши впилась ос трая боль, и Микпанча, раскинув руки, упал мертвым вблизи Шиктолок. В лесу замолчал дятел, и снова наступила несказанная таежная ти шина. От уд ар а с дерева на Микпанчу сыпались бледные отмершие хвоинки... * * * Предсказание шамана Огнячи о пятнистом олене и женской могиле сильно взволновало Хорболя, и он с тревогой покидал Тогодоу. Обеспо коенный предчувствиями, старик ехал не в родное кочевье, как думал сначала, уходя с Вакунайки, а напрямик через горы к зятю на Кимчу. Хорболь, точно боясь куда-то опоздать, все время погонял передового оленя и на остановках не давал залеживаться ни невестке, ни сыну. Сам он спал мало и, как только начинал чуть-чуть отбеливать гагарьей грудкой наступающий день, он будил Токтэму и сверх обычая, чтобы не терять попусту времени, помогал ей завьючивать оленей. Торопясь на Кимчу, старик з а всю свою долгую жизнь, казалось, впервые убедился в том, что ноги оленя не так уж быстры. Они прохо дили по три, по четыре горных перевала в день, и Хорболь, как никогда раньше, бывал недоволен, что аргиш прерывался до следующего рас света. Всю дорогу, думая о пятнистом олене, он всячески старался при помнить, сколько весен прошло с тех пор, когда родился пятнистый учаг его дочери. Однако никак не мог наткнуться на те приметы, которые по могли бы ему узнать, жив он сейчас или нет. Наконец, старик не выдер жал и вечером, сидя у костра, спросил сына: — Лербо , я забыл, когда родился учаг Шиктолок. Ты не помнишь? — Тебе зачем это, отец? — Надо! — рассердился тот. — Я не знаю, —■поспешил ответить Лербо, — тогда я был еще не большим. Ты не помнишь, какой я был тогда? — Смешной! Токтэма, чтобы скрыть улыбку, закусила губу. — А ты к ак думаешь, Токтэма, учаг у Шиктолок жив ? — обратился к невестке Хорболь, немного помолчав. Токтэма, заметив сдержанное волнение в голосе старика, смути лась. Она ничего не помнила о пятнистом олене, но, боясь прогневать старика, нашлась: — Мой олень, на котором я приехала в ваш чум, пропал от старо сти. Но я хорошо помню, что у Шиктолок учаг был не моложе моего. Ее слова понравились Хорболю: — Теперь и я припоминаю, что олень Шиктолок родился в ту весну, когда мы были на большом мольбище на Шубги. Это было давно, и
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2