Сибирские огни, 1964, № 8
— Куда ка к важно. И то под лежач камень вода не пойдет. Давно- тебе надо сходить. Э т а к а я безобразия. Слышь, из тюрем распускать стали. В Покровку, слышь, двое вернулись. — Я тоже слыхала, вот и хочу сходить, узнать. — И я говорю. Пошто тогда сажали ? Я и говорю — непонятно. А Дмитрий Романыч уехал, говорят? —- Уехал. В Москву на совещание. — И я говорю — уехал. А пошто он туда уехал? Сев на носу, а он уехал. Раньше сходку один раз в году соберут, а хлеб родил. — Д е л а там большие решаются, в Москве, говорят, по нашему крестьянскому положению.— М арф а р а з в я з а л а платок, опустила его на плечи, достала из к а рм ан а гребешок, стала расчесываться. З а день во лосы свалялись. Она с наслаждением д р а л а гребешком зудевшую кожу и отдыхала. С тех пор, ка к деду Силантию пришлось бросить плотниц кую работу (стало ломить руки от ревма ти зм а ), он ходил в сторожах, привык к ночным бдениям, а разговорчивостью и дотошностью он отли чался и раньше. М а рф а расчесывала, вновь укл ады ва л а поседевшие гу стые волосы, отдыхала под болтовню деда Силантия. Она почти не слу шала его. Затем она вновь повязалась, прислонилась головой к стене — хотела немного подремать, потом сходить к коровам. Огонь в печке по трескивал, дед Силантий щурился и вздыхал, подставляя теплу то руки, то ноги, то лицо. Ему нравилось тепло, было лень вставать, идти в об ход по фермам, ам б а р ам и конюшне, он оттягивал время, хотя в первый раз пора было идти. — Вот оттает земля, поползут муравьи — попарюсь, отойдут руки — опять возьму топор. Та ли сладость — тюк да тюк, глядишь — готово. Вещь тебе, подержать можна, полюбоваться. А тут? Сиди сиднем, одни коровы сопят, собаки гавкают. Ничего себе не высидишь. — Ты прошлым летом, я слыхала, лечился. — Лечился. Мурав ья хорошего не нашел, худосочный был муравей. Хорошего кипятком обдашь, ядом шибает в нос. А потом з ал а з ь , сиди — любо-дорого. А этот, прошлым летом — так, не запах, д аж е за эти неж ные места не тронул,— дед Силантий неопределенно у к а з а л бородой куда-то вниз и, довольный сам собой, тихонько-тоненько захихикал . — Пакостник ты, дед,— сонно отозвалась М арфа ,— То-то, небось, плакали от тебя бабы в молодости. — Пл ак а т ь не плакали , а смеялись часто, девка. Это бывало, как не бывать. — Пошел бы ты, старый, поглядел. Хватит зубы скалить. — Надо сходить,— согласился дед Силантий, с кряхтением н атя гивая на себя латанный-перелатанный полушубок и подпоясываясь. Он вернулся скоро, и М а рф а приоткрыла глаза, она еще не успела з ад р е мать по-настоящему и заворочалась , устраиваясь удобнее. — Тихо все, за гл яну л я в телильню — ничего пока, все как следует быть. Спи, девка, отдыхай. Он опять подсел к печке, подбросил сухое полено, подумал и под бросил еще одно, и скоро по свежим дровам нежно, неслышно попол зли бледно -оранжевые язычки огня, поленья стали потрескивать, тем неть. На концах поленьев у дверцы закипела вода, это навело деда Си лантия на мысли о наступившей весне, об оттаявших вершинах холмов, о мутных ручьях в канавах , о своих ноющих руках и еще он подумал о председателе, что с ам а я весна, горячка, а он р а зъ е зж а е т по совещаниям. Тут, правда, примешивалось прошлое, в свое время Дмитрий Поляков не обратил внимания ни на одну из дочерей деда Силантия, хотя те с т а рались изо всех сил. Где-то, глубоко внутри, скрывал сам от себя, дед Силантий таил надежду . Приедет председатель и объявит какой-нибудь
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2