Сибирские огни, 1964, №7
сейчас такая. Движение, почин. А у меня — план, завод оголяется. Вы тоже поймите. Мы его вырастили, из него прекрасный специалист вы шел. Уж если ему идти куда, так это учиться дальше. Так поступать — бесхозяйственность. Юлия Сергеевна с усмешкой слушала горячившегося Селиванова, глядя на себя в стекло на столе, поправила волосы. Раньше она не заме чала за Селивановым особой прыти. Д о смешного могут меняться иные люди, быстро привыкают к новым условиям. Вот ведь как разговарива ет с ней, точно прокурор. Года три назад за сто метров начинал здоро ваться. — Вот, вот, вы на себя и пеняйте. Куда смотрели? Почему не учи ли, не двигали вовремя дальше? Человек закис. Помните, как за Малю гина воевали? — спросила она.— А он до первого секретаря райкома до шел. Гордитесь, из вашего коллектива человек. — Помилуйте, Юлия Сергеевна! Вот незадача, вы поймите меня правильно, Малюгин — одно дело, здесь — другое. В трубке раздался откровенный смех Борисовой и так же неожидан но оборвался. — Насчет политики, починов советую вам, Артем Витальевич, точку зрения пересмотреть. Зачем же так узко мыслить. Именно деревня. А точнее — колхозы. Сельское хозяйство, Селиванов. Если вы не возражае те, разговор о Полякове будем считать оконченным. Не возражаете ведь? Ну, всего лучшего, Артем Витальевич. Селиванов посмотрел на загудевшую трубку, помедлил, дунул в нее и опустил на рычаги. 5 Проваливаясь в начинавшем подтаивать рыхлом снегу, Поляков бродил по усадьбе деда Матвея — все пусто, заброшено, беспризорно. Сиротливая хата с обвалившейся глиной, из пазов между бревен свиса ли клочья старого мха. Окна заколочены, дверь на добрую треть завалена снегом. Подвал, в котором он когда-то жил, просел и тоже завален сне гом, в саду из-под сугробов торчали жесткие метелки сухого бурьяна. За три года после смерти деда Матвея сад совсем одичал, у яблонь облома ны ветки— озоровали мальчишки. Радуясь оттепели, стрекотали под вижные сороки, перелетали с яблони на яблоню, дергая длинными хво стами, садились на трубу избы. Дед Матвей был твердо уверен, что сорока — предвестница новостей. Дмитрий невесело усмехнулся. Сломал стебель репейника — мороз но и звонко хрустнуло. По колено в снегу Дмитрий добрался до избушки, до двери, взявшейся старой гнилью, толкнул ее — она не поддалась ср а зу. Он кое-как расчистил ее от снега, нажал плечом. Гвоздь прорвал до ску, и дверь, ржаво заскрипев, отошла. Пахнуло тяжелым застоявшимся духом нежилого помещения. В сенях с подстропильников свисали космы грязной паутины, в самой избе тоже грязно и темно, и глаза не сразу привыкли к темноте. Печь начинала разрушаться, в самом устье несколь ко кирпичей выпало — везде замусорено и пусто, какие-то тряпки на де ревянном топчане. Дмитрий пошевелил их и увидел разбегавшихся во все стороны мышей. От поднявшейся пыли он чихнул, сел на лавку у ок на. Все это его теперь — мыши, паутина, выпавшие кирпичи, яблони с об ломанными ветками — все принадлежало ему. Хотел он или нет, все пе решло к нему по наследству. Вокруг очень знакомо и близко все —•здесь прошла самая тяжелая часть его жизни, и он недаром так редко наве щал деда Матвея. Ему не хотелось тяжелых воспоминаний, глубоко в нем жил страх перед прошедшим. Он боялся обломанного сада, прова- I
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2