Сибирские огни, 1964, №7

Пусть нелегко пришлось ему в последние годы, и особенно после возвращения в Москву, его можно назвать и «назойливым», и «грубова­ тым», и «несдержанным», его и называли так, но никто и никогда не на­ звал и не посмеет назвать его «беспринципным», «подловатым» или «бес­ честным». Еще до сентябрьского Пленума его письмо в ЦК о причинах тяжелого положения сельского хозяйства в стране вызвало острую поле­ мику, и его дважды вызывали в ЦК. Он был далек от мысли, что он этакий единственный борец за прав­ ду, но то, что потом говорилось на Пленумах ЦК, казалось ему своим, и нужным, и единственно правильным. Он знал: в жизни все настолько созрело, что, будь он или не будь его, все точно так бы и разворачива­ лось, и он всего лишь не мог не делать того, что делал, как не мог не ды­ шать и не есть. И потом в Москве ждали сложности, свои проблемы, хотя бы даже семейные, с женой. Он был уверен, что хоть с этим все кончено, были чужими и встретились, как чужие, у нее даже лицо не изменилось, когда она открыла дверь и увидела его. И первую ночь он спал один, в своем старом кабинете, с привычными книгами и мебелью. И они почти не разговаривали, она лишь сказала, что сын на практике в Сверд­ ловске. — Да, знаю,— отозвался он.— Я получил письмо. — Ты хочешь есть, Коля? — Нет, спасибо. — Тебе постелить в кабинете? — Да, пожалуйста. Он ни разу не назвал ее по имени и лишь отметил про себя, что она хорошо выглядит, нисколько не изменилась, время было словно не власт­ но над ней. Та же безукоризненная прическа с пробором ровно от сере­ дины лба назад, те же щеки без единой морщинки, тот же спокойный взгляд. — Ванна готова,— сказала она и, словно поправляя волосы, при­ коснулась к ушам с крохотными, похожими на капли воды, сережками. И только тут он заметил, что их раньше не было и что она здорово вол­ нуется. «Зачем я сюда, пришел? — подумал он.— Надо было с кем- нибудь созвониться...» Потом он перестал думать об этом, он имел пра­ во прийти сюда и пришел, здесь места хватит и ему, и ей, а там дело бу­ дет видно. Он уходил из дому рано и возвращался поздно, шел прямо в каби­ нет, где уже была приготовлена постель. Кажется, через неделю после своего возвращения, или чуть больше, он проснулся среди ночи и понял: жена здесь. Она сидела на краю тахты, и ее рука лежала у него на лбу. У нее была прохладная, маленькая ладонь. — Включи свет,— попросил он, помедлив, и она убрала руку. — Скажи, Коля, зачем же все это? — услышал он ее голос, и опять после долгого перерыва спросил: — Что? — Ты сможешь простить меня? Когда-нибудь? То, как она спросила, заставило его поморщиться, но и заставило его сказать: — Не знаю. Он произнес «не знаю» как-то неопределенно и вынужденно, хотя еще до этих слов сразу вспомнил вздрагивающие пальцы Борисовой у себя на плечах, свое тогда почти неудержимое желание повернуться от окна и прижать ее, ту, другую женщину, к себе, прижать как можно сильнее, он знал, что такие, как она, приходят только однажды и уже больше не возвращаются.