Сибирские огни, 1964, №7
В сравнении с прежней двухкомнатной квартирой маленький фли гель при двухэтажном старинном с белыми колоннами особняке пока- зался. огромным’. Особняк стоял в глубине квартала, отделенный от ули цы литой чугунной решеткой, окруженный старым садом, липами, каш танами и елями. По распоряжению Борисовой здесь разместили детский сад с песочницами, грибочками и разноцветными избушками на курьих ножках, и детский гомон и щебет всякий раз вызывали доброе, теплое чувство. Утром старый, усыпанный красным щебнем двор наполнялся разномастными колясками. Матери, спеша на работу, разматывали сво их закутанных, как коконы, ребятишек. По ночам стояла непривычная тишина, шум улицы сюда не доходил, и Юлию Сергеевну это поначалу оглушало. Она. подолгу не могла заснуть, тишина давила на нее, как если бы она находилась на дне глубокого колодца. Юлия Сергеевна шла в комнату матери, теперь почти не встававшей с постели, и, если мать не спала, они разговаривали. А впрочем, когда бы ни пришла дочь, Зоя Константиновна немедленно просыпалась, тяжело дыша, садилась, гля дя на дочь тревожными глазами. Если Юлии Сергеевне разговаривать не хотелось, она накидывала пальто и выходила в сад. Здесь было хорошо ранней весной и осенью. Лето Юлия Сергеевна не любила, а зимой в саду холодно и неуютно. Юлия Сергеевна поселилась во флигеле вдвоем с матерью вскоре после того, как стала первым секретарем обкома, в то время у нее ясно начи нала ощущаться потребность в тишине. Она уставала от людей, от непре рывных разговоров, совещаний, встреч, от необходимости решать, и ре шать, и снова решать. Первый год ее работы секретарем обкома — она понимала— был годом особенным. Страна не воевала, не одерживала побед, как в сорок пятом, не было многого другого, что потом навечно вписывается в исто рию, и однако это был особенный год— пятьдесят третий. Юлия Сергеевна медленно ходила по дорожкам сада, гладким, утрамбованным красным щебнем и усеянным сбитыми ветром листьями клена, бурой листвой липы, темноватыми, высохшими — ясеня. Она не позволяла подметать дорожки, шорох сухих листьев действовал успо каивающе. Последнее время слишком мало вот таких спокойных минут, так же мало, как и настоящих друзей. Впрочем, друзей совсем нет. Где они? А были ведь. И Дмитрий был, и Корчун — духовный ее наставник в годы работы в подполье и райкоме. А Дербачев? Почему она была тогда уверена, что он, несмотря ни на что, видел в ней больше, чем сослужив ца? О-Дербачеве она запрещала себе думать, как запретила думать о Дмитрии. Она ошиблась в свое время, и Дмитрий принадлежит другой. К чему думать? Кто мог угадать в забитом больном человеке теперешне го Полякова? Вон Селиванов им не нахвалится, хотя поругивает за неуравновешенность, за несговорчивый характер. Кто мог подумать? Д аже удивительно, как его хватает на все. Лекции читает в Обществе по распространению знаний, она слышала его выступление по радио — неплохо, совсем неплохо! Юлия Сергеевна села на скамью, засыпанную листьями. Вспомни лась шумная история, связанная с Дмитрием, с прекращением работы по созданию новой машины на «Сельхозмаше». Ей было трудно сдер жать себя, когда он однажды орал на нее, как на девчонку. Он был убежден, что все беды от нее, и она темнела от обиды, выслушивая его грубости. А он говорил много и долго, говорил дельные вещи. Ей при шлось спрятать самолюбие и подойти к разговору трезво, по-деловому.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2