Сибирские огни, 1964, №7

— Беда, дед. Сталин умер, я только что перед утром вздремнула, проснулась — передают. Ой, господи, что делается-то! — она оста­ новилась. — А что? Ну, болел человек, взял да помер, что тут такого? Д а ты, дура-баба, оденься, простуду схватишь. — Ну тебя, старый, побегу я в контору. — Беги не беги, мертвого не подымешь. — Я за Степана болею, не может такого, чтобы не помило­ вать.— И М арфа побежала через улицу, разъезжаясь ногами в грязи.. «Вот дура!» — опять подумал дед Матвей укоризненно, и зашагал своей дорогой за околицу, к песчаному холму, поросшему редким ку­ старником и успевшему подсохнуть и зазеленеть. Здесь на самом верху старик любил сидеть на полусгнившем дубовом пне в два обхвата. Ста­ рик осторожно переступал, обходя лужи и колдобины, шел и качал го­ ловой. «Вот дура баба! — думал он.— Ну умер, ну и что? Все в этом мире умирают. Чего тут удивляться? А Степана и вправду жалко, хо­ роший мужик был». Старик шел, и мысли, тягучие, старческие, нескончаемо лепились одна к другой. Он взобрался, наконец, на вершину холма, сел на при­ вычное место, подставив лицо сильному утреннему солнцу. «Нет, и солн­ це не то стало, не греет»,—• решил он горестно и задремал. Дремал он с полчаса, а может, и больше, и проснулся сразу от тяжелого предчув­ ствия беды. Сердце щемило и билось часто-часто, в ушах назойливо и отчетливо звенело, ноги и руки свинцово затекли. Он долго приходил в. себя, кряхтел, разминая по очереди руки и ноги. «Надо Митьке теле­ грамму отбить, пусть бы приехал, наверно, конец подходит,— подумал старик, вдруг обратив внимание на солнце, поднявшееся уже вполови­ ну.— Вот так дела, совсем ты, старый, негож становишься. Только вот Митьке телеграмму надо. А то и не дождешься, не увидишь...» Опять словно толчок изнутри: «Торопись! Торопись! Торопись, ста­ рик! Порд!» Безотчетная тревога охватила его, и он с усилием встал и по­ шел назад, к селу, к своей избе. День, несмотря на весеннее солнце, пока­ зался ему тяжелым и душным. Старик шел теперь ходко, не останавли­ ваясь, не разбирая дороги, его сапоги часто попадали в воду. Во рту пере­ сохло, в груди все было сухо и остро. Он увидел в селе людей, спешив­ ших к конторе. Дети, мужики и бабы шли все в одном направлении. Кто- то крикнул: — Давай, давай, Никандрович. Поторапливай. — Куда? — Н а митинг. Траурный называется. Дед Матвей признал конюха Петровича, он стоял перед ним на до­ роге, пошатываясь, и глаза у него блестели как смазанные. — Вот ведь чего ему было не жить? Пей, ешь, что хошь, всему хозя­ ин и приказчик, а вот тоже не вечен. — Ага,— поддакнул дед Матвей, лишь бы отвязаться, и пошел даль­ ше, по-прежнему торопясь. — Не пойдешь, значит? — крикнул вслед конюх, и старик не стал отзываться. У него есть дело поважнее, ему надо скорее, скорее... Он добрался до своей избенки и остановился в недоумении перед дверью. Он забыл, почему так спешил. Солнце еще высоко, что ему де­ лать одному в пустой избе? Он уже устал, и ноги отказывались слушать­ ся. С трудом перешагнув порог, путаясь в пуговицах, хотел снять бушлат, не смог, дотащился до кровати и лег. Опят-таки полежал недолго и стал ворочаться, ему казалось, что бегают по нему какие-то мелкие, холодные муравьи. Он пытался вспомнить, когда в последний раз мылся. Только сейчас заметил старик, до чего мала избушка, и потолок давит, и воздуху