Сибирские огни, 1964, №7
«Не верю! Это просто великий страх. Ты не в народе, ты н а д народом». «Я — Сталин! Я живу в каждом из вас». «Это самообман — твой и наш. Страх не может заменить ни любви, ни веры. За тобой ничего нет. П р е д е л , который меня так испугал,— п у с т о т а » . «Смотри, Дербачев. Я не бываю добрым с врагами». «Сколько же у тебя врагов?» Николай Гаврилович, опираясь о спинку стула, тяжело, через силу, встал. — Что за чертовщина,— пробормотал он недовольно.— Надо лечь, выспаться. Н о еще долго он не мог сомкнуть глаз и теперь, уже спокойно, ду мал: «Вот, вот величайшее заблуждение.человека, это если он начинает думать, что все сходится и кончается в нем, и дальше ничего нет. И еще хуже, если в это начинают верить другие». Болела голова. «Надо выспаться,— подумал Дербачев.— Надо не медленно лечь и выспаться. Так можно, действительно, угодить и в су масшедший дом. Поляков — хороший парень, не поймет одного: любые решения рождаются жизнью только в борьбе, их нет и не может быть в готовом виде, как пирогов в кондитерской. Надо выспаться. Дальше в лес, больше дров. «Смирись, гордый человек!» Кто это сказал? И что с головой? Н уж но выспаться. Нет, смирение — гибель. Человек, если он ч е л о в е к , не может смириться». — Ивановна! — позвал он и, когда тетя Глаша открыла дверь, по просил:— Дай мне, пожалуйста, крепкого чая, погорячей. Она пригляделась к нему, подошла ближе. — Да что это с тобой? — Ничего, сейчас лягу. — Говорила тебе, вон, погляди, краше в гроб кладут. Давай, да вай,— ворчала она, перетряхивая постель,— ложись, сейчас вскипячу, в кровати выпьешь. ■37 Изба деда Матвея, с почерневшими от весенней мокрети стенами, всего с двумя оконцами — одно на юг, другое — на запад. Избенка нека зиста, но дед Матвей доволен — свой сухой и теплый угол. Пятнадцатого мая сравняется шестьдесят девять, и глаза начинают подводить, нужно потолковать с Акимом Емельяновичем, сельским фельд шером, подобрать очки. В руках еще оставалась сила, и топор опускал ся уверенно, отделяя от бревна ровную щепу. Зима в этом году тяжелая, завалила снегом под самые застрехи. Подтаивать начало к середине февраля, и незаметно появились бело клювые грачи. Удобно устроившись на голых весенних ветках, они гром ко и важно кричали. Тяжело переносил старик зиму. Мутные рассветы заглядывали в оконце его избы, и он вставал, разминаясь, брался за топор и начинал строгать кленовые поленья — чуть ли не все село он обеспечил клено выми топорищами и березовыми коромыслами. И не то чтобы он хво р ал— никаких болезней за ним не водилось с тех пор, как Волчиха вы лечила его застарелый ревматизм, и только все ощутимее давала себя знать слабость, и дед Матвей подолгу рассматривал большие, худые руки. Зимние долгие ночи словно отсасывали из них былую силу.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2