Сибирские огни, 1964, №7

лично. А если я ему больше не верю? Я имею право делать свои выво­ ды? Знаю случаи, обращались в таком же положении, как я сейчас... Не раз обращались. И при мне иногда... Потом я их уже не встречал. Никогда не встречал. Вот и подумай. Если я тебе скажу, что боюсь? Я человек или кусок кирпича? Там суд простой: не понравилось, как поглядел, почудилось что, и конец. Да, это тоже о нем. Ладно, молчи. Я тебя сейчас насквозь вижу. Да, да, да! Семнадцатый год, интервен­ ция, разруха, огромную, нищую страну вытянули в передний ряд — все было. Индустрию какую отгрохали. Разбили Гитлера, спасли мир от фашизма. Нет, ты слушай! Все было, все. Восстановили хозяйство, пе­ решагнули довоенный уровень. Подумай. Да ни в одной стране, ни один народ не мог сделать бы этого в такой срок! Вот тебе еще доказатель­ ство. Спорить ты умеешь, ты вникни. Ведь как получилось, что деревню совершенно запустили? Основной принцип сотрудничества города и де­ ревни — материальная заинтересованность крестьян. Это Ленин сказал. Где все оно? Все держится на энтузиазме масс. Откуда страх взглянуть в лицо деревне как она есть? Без показухи. Колхозы-миллионеры при общей нищете я скудности. Откуда, откуда? П ора продумать все эти вещи. А то и понимать перестанут, и верить. Заводы можно построить, станки сменить. Вот веру декретом не введешь, не утвердишь. Дербачев вдруг тяжело стукнул ладонью по столу, глаза вспыхну­ ли остро, ненавидяще. Поляков скрипнул стулом. Дербачев продолжал мерить узкое про­ странство комнаты, не слышал. Да, так, только так. И не терять боль­ ше ни минуты. Материалы для представления в ЦК ждут своего часа. Еще столько работы. И нечего больше откладывать. Черт с ним, идти, так идти до конца... Николай Гаврилович на мгновение зажмурился, остановился. Ноги как-то сразу ослабели, обмякли, и он осторожно, стараясь не пошатнуть­ ся, подошел к столу и сел. В голове звенело. «Много курю»,— подумал он, уже в следующее мгновение забывая и эту мысль, и себя, и Дмитрия. Дмитрий посмотрел на Дербачева и поднялся. — Пойду, Николай Гаврилович, поздно уже. — Ага, ну будь, Дмитрий Романович,— Дербачев торопливо стис­ нул ему руку и остался сидеть, только перевел взгляд со стены на з а ­ крывшуюся дверь. Голова горела, мысли путались, и он никак не мог ухватить чего-то главного, необходимого, хотя чувствовал, что оно ря ­ дом, совсем рядом. «Надо бы полежать»,— решил он, и остался сидеть, пытаясь нащупать все время ускользавшую, н у ж н у ю до край­ ности мысль. Напряжение оыло так велико, что он почти увидел Сталина, увидел его сверлящие глаза, седые усы, куртку, руки, запавшие виски, неприят­ ную усмешку, и Николай Гаврилович, с трудом удерживая горячую, все ■больше тяжелевшую голову, старался как-нибудь не опустить глаз. «Ну что, Дербачев, доказал свое? — словно услышал он глуховатый голос Сталина.— Так-то, дорогой товарищ. Иди... Посмотрим...» «Я прав». «Прав тот, на ком держится вера, Дербачев». «Во что — вера? Есть одна вера — наша борьба за счастье челове­ ка. Вот главная истина». «А тогда, как ты объяснишь?» «Что?» «То, что ты прав и ты ничего не можешь. И в этом есть своя истина». «Над истиной можно надругаться, но ее нельзя уничтожить». «О чем ты говоришь, Дербачев? Ты осмеливаешься не верить мне? Я — Сталин. Я в миллионах, а во мне тоже миллионы».