Сибирские огни, 1964, №7

новую жизнь, как пытается убедить нас автор? Прежде всего надо сказать, что в жиз­ ни Лешки, когда ежевечернее бессмы­ сленное дефилирование по улицам еще не было для него источником угрызений совести, был случай, когда он совершил один действительно мужественный посту­ пок: вместе со своим другом Борисом, рискуя жизнью, спас двух альпинистов. Операции «Пик Барс» в повести придано подчеркнутое значение. В ней автор ви­ дит поруку успешного нравственного пе­ рерождения героя, его способности пре­ одолеть «привычную суету » во имя «на­ стоящих» дел. Но вот беда: случай оста­ ется случаем, о нем все частенько с уми­ лением вспоминают, а Лещка, изредка со­ жалея о «потерянном времени», дает себе «страшные» клятвы и... продолжает «убивать время». Что же эго за человек? Вот, так сказать, мнение общественно­ сти: в институте «д ля одних Лешка был вдохновенным вралем, другие находили его чересчур легкомысленным, третьи называли свободным художником». А вот характеристика, «выданная» лучшим другом Борисом, который знает «настоящего Л еш ку »: «работящий, ме­ чтательный, честный, беспечный, энер­ гичный, серьезный...». Однако, если даже не принимать всерьез восхищенные высказывания недалекой «девочки с бан­ том » Ирочки (для которой Лешка про­ сто-напросто «ми лый » «новый мальчик с изумрудными глазами») и оценку жены Бориса Лиды (Лешка — «дитя приро­ ды », «восторженный поэт»), — то и то­ гда столь лестные эпитеты остаются в повести художественно не раскрытыми. Тот же Борис говорит о Лешке институт­ ских времен: «В с е у него выходило слишком по-детски...». А легкость, « с ко­ торой Лешка увлекался Марго, перехо­ д и л от танцев к научной работе или убе­ гал из института на какое-то озеро», тоже никак не свидетельствует о нем как ■о человеке «серьезном », «работящем » и т. п. Перед нами характер не столько сложный, как пытается убедить автор, сколько нарочито усложненный. Но обратимся к Лешке того времени, когда им дана последняя клятва. Разра­ зилась настоящая буря. Необходимо бы­ ло поехать за больной пожилой женщи­ ной. Сделать это удобнее всего Лешке. И тут-то инфантильность, незрелость Лешкиного характера, несерьезность всех его клятв и решений раскрываются бле­ стяще и полностью. « Я почувствовал, что все мои планы рушатся, и испугался за себя; вот, поду­ мал я, так жизнь и затягивает». Короче говоря, Лешка не поехал: «слишком было обидно за свои рухнувшие планы; я вдруг растерялся, расстроился, — и никак не мог прийти в себя». В душе Лешки происходит «сложная» внутрен­ няя борьба, но он все-таки глянул на »будильник и « с точностью» зафиксировал время: шутка ли, ведь «все это очень важно. Надо запомнить, ибо случилось необычное и противоестественное». Да, противоестественное! Ведь там, где обыкновенный .порядочный человек, не задумываясь, действовал бы, мучи­ тельно рефлектирующий молодой интел­ лигенток «сидел и ныл, что ему нельзя размениваться на мелочи, что ему надо начать новую жизнь». Позднее он, ко­ нечно, будет всячески казнить себя, даже вернется и проверит, все ли обо­ шлось благополучно, даже засядет на сегодняшний вечер за одно из заплани­ рованных «настоящих» дел, — но... по­ верим ли мы после всего этого в реаль­ ность его успешного нравственного совер­ шенствования и мужания? И снова вспоминается достославный «Пик Барс»: «Тогда стоял.вопрос о жиз­ ни и смерти, и я тзердо знал, что надо делать. А этим вечером, когда речь шла о больной старушке, паре часов и трам­ вае! Трамвае!». Переживает, как видите. Вот ведь он какой «непростой» — этот молодой интеллигентный человек, любя­ щий поэзию и увлекающийся альпиниз­ мом! «Настоящее, ненастоящее... И зачем они мучают себя этими вопросами?»— не без недоумения спрашивает себя серьез­ ная, занятая делом Лида. Резонный во­ прос! Только герой повести Д. Констан- тиновского, пожалуй, не столь «мучает» себя во многом им же надуманными «проблемами», сколь играет в них, де­ монстрируя свои «сложные» эмоции и «недюжинный» интеллект. А . читателю, хочет того автор или нет, все это начи­ нает казаться неинтересным, несерьез­ ным, «высосанным из пальца»; он начи­ нает думать, что писатель не по назначе­ нию тратит свой талант, зря транжирит свое умение, свой дар проникать в души человеческие... Дело здесь, пожалуй, не в отдельном неудачном рассказе или повести Д. Кон- стантиновского. Дело — в другом: в опасности, которая может угрожать моло­ дому писателю в будущем. Читаешь — один за другим — рассказы Д. Констан- тиновского, и тебя начинает одолевать ощущение какого-то однообразия, даже монотонности авторской манеры письма, приемов обрисовки характеров. Взятый отдельно, вне книги, рассказ, возможно, и не вызовет такого ощущения, но со­ бранные вместе некоторые рассказы ка­ жутся вариациями одной и той же темы (а вариации таят в себе угрозу штампа); появляются образы-дублеры; стиль начи­ нает утомлять, а искомый подтекст «на­ бивать оскомину» своей непременной обязательностью, навязываемой подчерк­ нутостью. Герой, как «человек с тыся­ чью лиц », сохраняя свое естество, лишь меняет внешний облик, настроение, жиз­ ненные обстоятельства и т. д., но не ра­ стет от рассказа к рассказу как харак­ тер, дробится, расплывается (от впечат­ ляющей «Седьмой симфонии» до слабых