Сибирские огни, 1964, №7

пришло иное, «красный огненный вал катился с севера по степи», и офицер из студентов оказался в белых эшелонах, а Женя, поистине не ведая, что творит, повинуясь гимназическим порывам и представлениям о любви до гроба, раз­ делила судьбу любимого. Она была уве­ рена, что смерть может забрать их толь­ ко вместе, что «если когда-нибудь уста­ нут от счастья их тела, и тогда души не смогут наглядеться друг на дружку». А «полгода спустя он ее бросил без гроша в Константинополе». Так завершилась первая глава в судьбе Жени, так сурово расправилась жизнь с наивной востор­ женностью гимназистки, вырвав ее из привычного быта и перенеся на европей­ ские мостовые, «под ноги сытых, чужих и праздничных». Вторая глава — ее скитания, нищая, бродячая, горемычная маята, на самой границе между голодными тревогами ночлежки и тишиной преждевременного забвения. Многие пересекли эту грани­ цу — одним помогал глоток светильного газа, другим — кошелек временного султана. И, конечно, Женю ждала та же неотвратимая — в обоих случаях одина­ ково смертная — судьба, справедли­ вость которой легко понять, если рас­ сматривать ее как неизбежную кару &а бегство с родины. «Когда бурей срывает с дерева листок, дело его конченное. Он еще порезвится на воле, и окрестность облетит, даже в непривычную высоту подымется, но сгниет все равно раньше остальных, оставшихся в кроне». Гибель сорванного листка очевидна, бесспорна, аксиоматична. Но такова ли в сходных обстоятельствах непременно должна оказаться и человеческая ' судь­ ба? Не может ли человек «п у с тить ко- решки в чужую почву»? Вот^вопросы, на которые прежде всего отвечает повесть Л. Леонова. Жестоко и непреклонно он пишет о том, что человеку, покидающему Роди­ ну, не на что надеяться, не на что рас­ считывать. Стоит обратить внимание на( дату создания этой повести. Она рожда-1 лась в 1938 году, в самый разгар траги­ ческих событий, вызванных сталински-' ми репрессиями, когда кое-кому малоду-} шие подсказывало и такой выход, как поиски закордонного спасения. В ту пору и захотелось Л . Леонову напомнить, что попытки наших беглецов вывезти с собою горстку сурового рус­ ского снежка в страны более умеренного климата всегда завершались неудачей: снежок неизменно таял. А как ни суров наш отечественный снег, прожить без него русскому человеку невозможно Чтобы убедиться в этой истине, и стоит рассказать не о тех анютах, которым не повезло, хоть и потерян им счет, этим бесчисленным сгинувшим анютам, а о той единственной счастливице, которая нашла своего принца. Бывшая гимна-/ зистка Женя из задыхающейся от голо-) да благородной нищенки превратилась1 в Женни, в миссис Пикеринг, абсолютно благополучную супругу почтенного анг­ лийского профессора, приехавшую на Родину по праву интуристки. Итак, перед нами редчайший, можно сказать, феноменальный вариант эми­ грантского жребия, настолько исключи­ тельный по внешцей своей удачливости, что даже сама Евгения Ивановна «уж а ­ салась участившимся радостям бытия». Смысл повести в конечном счете и дол­ жен доказать, что ужасалась она на­ п р а с н о — радости были скоротечны, не­ долговечны, и никак не удалось ей «о т ­ срочить неминуемую расплату с судь­ бой». Ничего не спасло Евгению Ивановну: ни Пикеринг, открывший ей двери «в желанное обеспеченное( будущее», ни Стратонов, изобретательно и безудерж­ но отыскивавший способы оскорбить ее прошлое. Нужно отдать должное настой­ чивости Стратонова: он добивался свое­ го и демонстрацией собственного ничто­ жества, в котором не без оснований ви­ дел развенчание ее девических грез, и язвительной колкостью речей ненавидя­ щего весь мир человека, и даже зрели­ щем загаженной беседки, в которой, по преданию, Грибоедов обручился со сво­ ей невестой и которую тот же Страто нов, кощунственно торжествуя, называ­ ет одной из интимнейших литературных святынь. А почему же и за что так неминуемо ждала расплата Евгению Ивановну? Л. Леонов очень ясно говорит о том что женственная, хрупкая, «ослепительно красивая» Евгения Ивановна взвалила на свои плечи тяжкий груз сознательно­ го решения сменить родину. Она жила мучительно и ^тревожно, потому что «ч уть не каждую ночь Евгении Иванов­ не снился игрушечный, с мальвами, са­ дик на Севере», и, «в сущности, Евгения Ивановна и ехала-то в Россию отпро­ ситься на волю, чтобы не томила больше ночными зовами, отпустила бы ее, бег­ лую » . Встреча с родиной должна бы облегчить разрыв, тем более, что встре­ тилась она не с мальвами в мамином са­ дике, не с поэтическими видениями сво­ их снов, а с гадкцм Стратоновым, кото­ рого она давно и заслуженно похоро­ нила. Евгения Ивановна все это отлично по­ няла разумом. Настолько хорошо поня­ ла, что решила раз и навсегда зачерк­ нуть прошлое, отречься от вцего родного и все чужое признать своим. «М не давно хочется посмотреть Лон­ дон, я должна знать свою столицу», — говорит она Пикерингу. И дальше — с той же настойчивостью: «Н аш дом дале­ ко от университета?» И даже — с ре­ шимостью и многозначительностью от­ чаяния: «...Так как моя умерла, я буду вдвойне любить вашу мать». Так далеко заходит она в своем само­ отречении, столько в нем чисто русской забубенной удали, что респектабельный