Сибирские огни, 1964, №7
ностями, она стала частью его одинокого холостяцкого дома. Так уж. случилось. Две недели, прожитые в Москве, его окончательно убедили. Сын стал взрослым, студент, у него своя жизнь, свои планы. Они встре тились дружески, обещал приехать после практики на каникулы. А с женой все ясно, она прямо ему сказала в этот приезд, что при его тепе решнем положении ей уезжать из Москвы и рисковать квартирой нера зумно. И вообще, пора ему сделать выводы, если хочет остаться с семь ей. Сказано коротко, четко, без лишних сентиментов, как все, что она де лала и говорила. Служба в Госплане выработала в ней эту безукориз ненную точность. Выводы сделаны, и давно. Все отболело и отпало, от сохшая ветка. Его мучало другое — неопределенность. Правда, ему удалось отстоять новую машину. А в остальном бес цельно проболтался в Москве. Две недели ожидания окончательно убе дили его в том, что вопрос решался о нем. Слова жены относительно «его теперешнего положения» не случайны, слухи просочились и к ней. Его держали в полном неведении, вежливо и бесстрастно принимая все протесты. Самовольный приезд в Москву после директивы относитель но Борисовой даром не пройдет — ему дали понять достаточно твердо. О Борисовой с ним не стали и говорить, заявив, что вопрос этот даль нейшему обсуждению не подлежит. В весьма категорической форме ему предложили прекратить междоусобную возню и обратить самое серь езное внимание на предложение Борисовой относительно строительства межколхозных ГЭС на реке Острице. Предложение, несущее в себе несомненное рациональное зерно, открывающее перед областью широ кие перспективы. Он знал, чем она взяла,— изыскание средств на местах. Хлестко, хотя и сомнительно. Вредно. Все то же. Слепота всегда шла рядом с преступлением. Строить ГЭС за счет колхозов, значит не давать на тру додень фактически ничего. К Сталину его так и не допустили. Ему при шлось зажать свое «я» в кулак, дело здесь было не в престиже. Нужно у с п е т ь хоть что-нибудь сделать. Формально ему предоставили право работать по-прежнему, само собой подразумевалось, что он учтет ошиб ки, всё выправит сам. Нет, это не капитуляция, в конце концов иметь такого оппонента, как Борисова, даже полезно, на ошибках учишься, из-за нее он чуть не завалил начатое дело. И в Москву он зря ринулся, и докладную записку на двадцати четырех страницах машинописи зря подал. Он сам себя чуть не выбил из седла, и винить некого. Несмотря на перенесенное унижение, он пытался оправдать, и оправдывал.. Т а м действительно могло быть некогда, ходили слухи о сильном обострении болезни Сталина, и вполне вероятно, что он не мог принять. Правда, в этих своих мыслях Дербачев ощущал ложь перед самим собою, и ста рался не думать. «Дело, дело,— говорил он.— Прежде всего дело, а там будет видно, победителей не судят. Всему свой час, дойдет очередь и да ГЭС, а пока — убедить эту упрямую особу Борисову. Она сама не зна ет, что творит». Он поднял глаза. Перед ним, пухлые руки в бока, стояла тетя Гла ша, показывая всем своим видом, что уступать не намерена. — Иду, иду,— сказал Дербачев. На подсобном участке «Сельхозмаша» на берегу Острицы появи лась странная, очень громоздкая с виду, асимметричная машина. Ее при волок один из заводских колесных тракторов, агрегат остановился на краю картофельного поля. Вокруг машины засуетились люди.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2