Сибирские огни, 1964, №7

ты меня, либо я тебя. Хилые вымирали, более крепкие, выжив, вступали в постоянную, никогда не прекращавшуюся схватку с воспитателями и друг с другом. Никто не щадил их, и они никого не щадили. Когда у вол­ чат вырастали острые клыки и цепкие когти, их пинком выбрасывали из сиротского дома. Подготовленные таким образом к большой жизни, многие из них бы­ стро находили дорогу в уголовный мир. Черный попрошайничал, воро­ вал, потом вместе с двумя взрослыми ворами попался во время налета на квартиру. Парню тогда еще не было шестнадцати, и суд оказал ему милость, приговорив только к трем годам тюрьмы. Дальше все должно было идти по проторенным путям: срок, свобо­ да, новое преступление, снова срок, снова свобода... И так до тех пор, пока Черный, как злостный неисправимый рецидивист, не получил бы по­ жизненную каторгу или, если бы ему особенно не повезло, намыленную веревку на шею. Но... Нет, нет, рождественского чуда не произошло, хотя его привез­ ли в тюрьму именно в канун рождества. Просто в камере, куда бросили Черного, оказался еще один. Он сидел не за уголовное преступление — за политику. Первые месяцы вынужденного совместного проживания ничего не изменили. Волчонок оставался волчонком. Но к концу срока начал ро­ ждаться человек. Конечно, не ахти какой, конечно, еще не с большой буквы, но — человек. Ушло главное — убежденность, что все в мире жи­ вут по закону: «Либо ты, либо я». Выйдя из тюрьмы, Черный с помощью друзей своего нового знакомо­ го — он сам остался в камере еще на десять лет: политические преступ­ ления карались строже уголовных — попал на орудийный завод, в бри­ гаду Фазекаша. И тут, среди рабочих людей, завершился процесс рожде­ ния человека. Но многое еще осталось от старого, очень многое... (Продолжение следует).