Сибирские огни, 1964, №6

— Ну, тогда... Пускай... Я только скажу, чтобы никому не пока­ зывала. Подъехала машина, загудела... Торжественного прощанья у нас не получилось. Он стоял в кузове, длинный, растерянный, расставив тонкие ноги в широких голенищах, и трогал пальцами свои усики из трех волосинок. Я молчал. Марика пла ­ кала, старуха вытирала глаза — ей было всех жалко: дочь, Сеньку, меня, широкоскулого шофера, с остервенением крутившего заводную ру­ коятку. К одиннадцати надо было к майору Горюнову. Пока я, отворачивая лицо от злых порывов октябрьского ветра, ме­ сил грязь на улицах поселка, во мне все более утверждалась гениаль­ ная мысль о том, чтобы скрыть знание венгерского языка. Кто я такой для капитана? Радист — и все. А радисту в этой группе, как выяснилось, вовсе не обязательно говорить по-венгерски. Да , да, скрыть! Пусть думает, что я ничего не понимаю, и говорит при мне с венграми без всякой опаски. Горюнов был занят, мне предложили обождать в соседней комна­ те. Там сидел с газетой в руках какой-то капитан с очень большими и очень черными глазами. Брови, сросшиеся на переносице, тоже черные и густые, придавали ему свирепый вид. — Здравия желаю! — поздоровался я. Он поднял голову, кивнул. Глаза у него были грустные. А может, мне только показалось, что грустные. Три дня назад мы встречались с этим капитаном в политотделе. Я зашел туда справиться, не прибыла ли из училища моя кандидатская карточка — мне не успели вручить до отъезда. Там был и капитан со сросшимися бровями. У него были неприятности, потому что секретарь парткомиссии сказал ему при мне: «Мы не можем рассматривать вопрос о восстановлении вас в партии. Это вне нашей компетенции». У капита­ на на щеке у подбородка подергивалась жилка: «Но Ъы обязаны дать заявлению ход. Я не возьму его обратно». Что было дальше, я не знаю: меня позвали в сектор учета. Когда я возвратился, капитан уже ушел, а секретарь парткомиссии сидел крас­ ный, словно его обварили кипятком... Я смотрел на капитана, капитан на меня. Вероятно, тоже вспоминал, где встречался со мной. — В политотделе,— подсказал я.— Они взяли у вас заявление? Его черные ресницы медленно опустились. Я услышал не­ громкое: — Вас это совершенно не касается. Я оторопел. Меня больно задели не столько сами слова, сколько тон, которым они были произнесены: ровный, холодный, какой-то безраз­ личный. Если бы он вспылил, даже отругал меня, и то было бы не так обидно: ну, наступил невзначай человеку на больную мозоль-— вот и по­ лучай! Пока я, наливаясь обидой, придумывал, что ему ответить, появился Горюнов. Его глаза смеялись. Вероятно, он слышал, как отбрил меня капитан. — Вы уже знакомы, я смотрю. — Н-нет,— буркнул я. — А мне показалось... Лейтенант Мусатов... Капитан Комочин,— представил он чернобрового.—Мне нужно уйти. Можете потолковать в моем кабинете. Где лейтенант?