Сибирские огни, 1964, №6
в распахнутом пальто, мороз был сильный, и он застегнулся. На пороге, споткнувшись, больно ударился о притолоку. Без скрипа прикрыл дверь и пошел по улицам. Город спал, обледенелые, в инее, улицы гулко отзы вались на каждый шаг. Дмитрию хотелось кого-нибудь встретить, услышать живой голос, хотя бы собачий лай. Ни звука. Неужели спят поголовно все? А сторо жа , постовые? Никого. Ни одной души. Все как вымерло, будто он остал ся один в городе. Стараясь уйти от этой тишины, он шел все быстрее. Над Вознесен ским холмом стоял морозный туман, и небо, вымерзшее, белесое, излу чало неспокойный, неверный свет. Дмитрий шел и не знал, что он ска жет, и сможет ли вообще разговаривать, и зачем ему нужно идти и гово р и т ь— он тоже не знал. Он не думал об этом. Просто ему нужно видеть ее. Только видеть, и больше ничего. Он прислушался. Его шаги разноси лись по всей улице. Он пробежал остальную часть пути и, медля, оста новился перед знакомой калиткой. Решительно толкнул ее, сделал не сколько шагов и постучал. Подождал и постучал опять: в домике заже г ся свет. У Солонцовой — измученное, невыспавшееся лицо. Она вся задро жала , услышав его голос за дверью, и с трудом овладела, руками, чтобы открыть, а потом закрыть на засов. Стояла, и лицо ее неудержимо разгоралось, она зябко кутала голые плечи в платок. — Здравствуй, Катя. — Здравствуй,— сказала она, поправляя тяжелую рыжую прядь волос.— Здравствуй! Что тебе вздумалось ночью? — Только-только вернулся в город. Мне рассказали... у тебя непри ятности. Хотел тебя видеть. — Зачем? — спросила она тихо, стараясь убрать под платок все ту же прядь теперь уже двумя руками. Платок с плеч скользнул к ногам, и ■она осталась в сорочке и суконной зеленой юбке, в грубых толстых баш маках из войлока. Он не замечал безобразивших ее башмаков, покра сневших, опухших от слез глаз. «Не выгонишь?» — хотел он спросить и движением плеч сбросил с себя пальто. Сдерживая внезапную дрожь, обнял ее, коснулся губами прохладного плеча. Еще и еще, припал, не от рываясь, надолго. — Митя, Митя,— потерянно, обессиленно сказала Солонцова,— з а прокинув голову вбок.— Хочешь, я чай поставлю? Господи, не надо, Ва ся проснется, не надо, что люди подумают? Она говорила, говорила, ничего не помня, и вдруг стала больно и ча сто целовать его лицо, щеки, волосы. — Митя, родненький,— говорила она горячим шепотом, держа его голову обеими руками.— Люблю, люблю, всегда люблю. Не хотела... го ворить, ничего не хотела. Ты сам виноват... Митя! Слышишь? Сам вино ват... Сам... сам... ■* Он глядел ей в глаза, притихший, послушный, весь во власти про исходящего. От волос Катерины нежарко пахло водой и почему-то солнцем. Прежде, чем все окончательно забыть, он зарылся в них лицом и, дыша ей в шею, что-то говорил. После ни он, ни она не могли вспомнить, что он говорил. Над Вознесенскими холмами лохматое, в холодных тучах, небо, на зимних улицах морозный мрак. Вася Солонцов спал, и Юлия Сергеевна Борисова спала, и Дербачев спал — он вернулся из длительной поездки
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2