Сибирские огни, 1964, №6

Дербачева.— Знаете, Николай Гаврилович, мне все равно, я скажу. Только ведь вы сами знаете, а? — Хочу услышать твое мнение, Степан Иванович. Ты мужик — хо­ зяин. Говори, как если бы жене говорил. — Жене-то я не скажу, толку нет, а вам скажу. Самое главное, то­ варищ секретарь, развязать мужику руки. Вот вам мое мнение. Со свя­ занными руками много не сделаешь, тут уж, извиняйте, ничего не полу­ чится, говори сколь хочешь. Дух крестьянский, земляной возродить нужно, по-новому, Николай Гаврилович... Отчего у нас все дальние сено­ косы по Острице неубранными остались? Оттого, что никого не заставишь: получать нечего. Человек не захочет, он тебе сотни причин найдет. А мог­ ло бы скота больше быть... навоз. Все одно с другим сцепляется, как ше­ стеренка. Лобов взглянул на секретаря, потянулся к папиросам,— Дербачев протянул ему спичку. Прикуривая, Лобов опять взглянул на Дербачева, усмехнулся. — Ежели любовь к земле у крестьянина пропадет, тут уж ничем не поможешь. Не знаю, может, чепухи я наговорю. — Говори, говори, Степан Иванович. И опять что-то в тоне Дербачева, в выражении его крепкого широко­ носого лица вызвало в Лобове теплую ответную волну, и он перестал ду ­ мать об осторожности и о других не менее важных вещах, о которых при­ родный мужик никогда не забывает в разговоре. Лобов почувствовал в горячей заинтересованности Дербачева свое, родное, кровное, не дающее покоя по ночам. Лобов и раньше знал о Дербачеве, тот был родом из се­ ла Богдановки — совсем недалеко от Зеленой Поляны, всего в восемнад­ цати километрах, а старики, если начинали рыться в памяти, всегда оты­ скивали и родственников, и знакомых, и сватов. Дед Матвей помнил Геор­ гиевского кавалера Гаврилу Дербачева — коренастого и веселого мужи­ ка, с которым полвека назад, отправляясь на японскую войну, дивовались они невиданным местам и народам, и зверям, и птицам, размышляли о том, как широко разбросалась Русь-матушка, если месяцы и месяцы на­ до ехать из конца в конец, чтобы увидеть край ее земель. Георгиевского кавалера убили в Маньчжурии ранней осенью — пуля попала рядом с ле ­ вым соском — легко умер пластун Гаврила Дербачев, не успел вспом­ нить о родной Богдановке, о жене, сгоревшей через месяц от черной оспы, оставившей на потеху жизни сироту-несмышленыша Кольку. Многое мог­ ли вспомнить старики из жизни дербачевского рода — цепка память ста­ риковская на такие вещи, хранит она множество забытых подробностей, и порой потомка, знать не знавшего о похождениях своих прапрадедов, попрекнут их грехами, а там пойдет писать деревня, присыхает к парню или девке та или иная кличка родимым пятном. Примерно так думал Степан Лобов, и Дербачев видел перед собой не спокойного, флегматичного человека, а нетерпеливого, горячего и ум­ ного хозяина, с горькой и едкой иронией, с трезвым взглядом. — Задавили планами,— говорил Лобов.— Урожай подсчитывается задолго до посевов, потом — амба. Выполни и сдай, сам хоть сдохни, а сдай. Сеем мы черт знает что! Яровая пшеница никогда у нас не родила и не ррдит. А ее сей. Кок-сагыз, травы разные,— а с них доходу грош ло­ маный. Вот так, Николай Гаврилович, и уходят от земли люди, отбивает у мужика руки. Берут с нас больше, чем можно брать. Кому хочется бес­ платно работать? Строим, говорят, коммунизм. А коммунизм я понимаю по-другому. Свободно хозяйничать на общий интерес, с пользой. Все одно к одному. Земля обедняла совсем, обессилела. Она, как баба — доброго мужика любит, сильного. Чтобы хозяином был. Она ему тогда все отдаст,