Сибирские огни, 1964, №6

село. У деда Матвея дымилась на столе горячая картошка, стояли в мис­ ках соленые огурцы и моченые антоновские яблоки. Дмитрий возвра­ щался в одно и то же время, старик никогда не ошибался. Они ели и тихо разговаривали. Дед Матвей за пять лет изменился, хотя внешне не очень заметно. Стал более замкнутым, совсем несговор­ чивым, все время проводил с топором или с ножом в руках. Если не стро­ гал топорища, тесал коромысла, выстругивал колодки для своего прия- теля-сапожника. Занимался иногда чем-нибудь другим. Толок и просеи­ вал табак, и открывал в печи трубу, чтобы вытягивало — дышать в та ­ кие минуты было нечем в маленькой избенке, собранной по бревнышку с большим трудом с помощью деда Силантия два года назад. Племяннику негде вытянуться, старик каждый раз сокрушался. Голова упиралась чуть ли не в потолок — так мала избенка, бес ее возьми! — Ничего, старик,— успокаивал его Дмитрий,— Я же ненадолго. День, два, опять на работу. Не журись, ничего не сделаешь. Не нужна мне большая изба, и в этой хорошо. Не веришь? — Ладно, ладно, Митька. Ничего я не знаю. Сейчас вы молодые, да ранние. Человеку простор нужен, а так ему душно. Разговор завязался на второй день после прихода Дмитрия, за ужи ­ ном. Они выпили раз и другой по стакану мутноватого, приятного на вкус самогона, настоянного на вишневом листе. В подслеповатое око­ шечко ничего не разглядеть — ранние наступают зимой сумерки, быстро и молча приходит ночь. Дед Матвей зажарил глазунью, она, еще горя­ чая, пузырилась на большой черной сковороде, занявшей чуть ли не пол­ стола. «Где он ее такую откопал?» — Дмитрий рассеянно вслушивался в длинные и туманные рассуждения деда Матвея. В подпитии со стари­ ком случалось, Дмитрий приготовился к долгому сидению. Он набегался на лыжах, и ему не хотелось разговаривать, тянуло после стакана на сон. Дед Матвей, выпив, проворчал, что слаба штука, обманывает чест­ ной народ чертова баба. — Марфа? — спросил Дмитрий, зевая, вспоминая другой вечер — пять лет назад. — Какая там Марфа, кума Степанида, есть у нас такая червоточи­ на. Марфа теперь не занимается. Стала председательшей, куда и де- лось. Сейчас она на ферме работает — передовичка! — во тебе! Я ж те­ бе, Митька, не так просто говорю. Человеку, ему, лешему, простор ну­ жен. А так взаперти он чахнет, хоть ты его салом-медом залей, все одно чахнуть будет. Баба и расцвела, на простор вышла, ветру свежего хватила. — А как ты понимаешь простор, старик? — А как его понимать? Налить еще? — Давай, на сон можно. — Вот то-то и оно, понимаю. Что тебе говорю? Колхоз r o h сделали, землю в собственность закрепили, все такое пятое, десятое. Если хозяин, пошто каждый командует: это сей, а это не сей? А откуда им знать, что у нас родит, а чего не родит? То-то я тебе и говорю. Вот председатель, Степка Лобов, мой сосед однорукий. Я его таким знал,— дед Матвей по­ казал на четверть от пола.— А что есть председатель, обчеством вы­ бранный? Если хочешь, разнесчастный человек. Свои его ругмя ругают, приезжее начальство тоже в три шеи костерит. А почему, спрашивается? Э-э, брось ты, Степка, говорю ему, брось должность свою, понял? Ни она при тебе, а ты при ней заместо работника. Дед Матвей помолчал, покивал, низко наклоняя седую голову, Дмитрий видел его лохматый затылок. — Вот я ему и говорю: брось. А он своей культей знай машет. Мо­