Сибирские огни, 1964, №6
долги. Что он сделал, например, сверх того, что ему было необходимо по должности и обязанности? Поворочай, поворочай мозгами и скажи: «Нет». Помнится, к нему добивалась на прием одна из банковских ра ботниц, жаловалась на какую-то несправедливость. Из-за своей вечной занятости он отделался размашистой разолюцией: «Разобрать по месту работы». И еще было немало таких случаев, а за всеми заявлениями стояли человеческие судьбы, и, может быть, достаточно было проявить интерес и желание, чтобы люди обрели свою долю справедливости и счастья. А ты взял и не проявил. «Нельзя, нельзя так»,— сказал себе Дербачев. «А ведь к тебе приходили не тысячи и даже не сотни. К тебе пыта лись пройти двадцать, тридцать человек. Те, которым позарез нужно. Не мальчик, понимаешь, не от хорошей жизни они хотели попасть к тебе». «Перестань, перестань! Что еще в самом деле!» — приказал он себе и пошел от памятника. У трамвайной остановки купил в киоске свежий номер «Осторецкой правды». Через всю первую полосу газеты шел при зыв «Подготовимся к весеннему севу! Досрочно отремонтируем сельско хозяйственную технику! Удобрения — на поля!» На второй полосе была напечатана речь Вышинского об угрозе но вой мировой войны и об укреплении дружбы между народами. « Дербачев появился у проходной «Сельхозмаша» перед обеденным перерывом. Одноногий мешковатый вахтер в военном вытертом полу шубке увидел его в окошечко и торопливо вышел. У вахтера выработа лись стойкие представления о ценности человека, и он редко, но все-таки ошибался. — Вам кого, гражданин? — спросил вахтер Дербачева полупочти- тельно, полустрого. — Я на завод, к парторгу или директору,— сказал Дербачев, с лю бопытством оглядывая вахтера, его лицо с редкими короткими усами, с быстрыми живыми глазами, в которых не было равнодушия. — На каком фронте, товарищ? — кивнул Дербачев на протез вах тера, и тот с готовностью и весело хлопнул по костылю. — Был такой. Первый Украинский назывался. Под Сандомиром в Польше, в сорок четвертом хватило, с батальонного миномета. Только и помню, что вроде бы у меня по глазам горячие мухи заплясали с красны ми крылышками. Трепетаются, трепетаются! Очнулся, ноги как не было. Отплясался. Кругом все белым-бело. И люди белые, и стены белые. Се стричка такая шельмоглазая надо мной, губки красные. Ну что, говорит, Семенов? Вот оно, как едрена-матрена! Чего только в жизни не быва ет!— закончил вахтер и спросил: — Простите, гражданин хороший, з а курить случаем не найдется? — Случаем найдется,— усмехнулся Дербачев.— Бери, бери. Вахтер подцепил папиросу из портсигара толстыми ловкими паль цами, критически прищурившись, прочитал, сказал по слогам «Казбек» и сунул в рот. — Свои у меня вот-вот кончились, правда, я не такие курю — гвоз дики. «Прибой», а то махорку. На моих пяти сотнях далеко не ускачешь. — Семья большая? — Куда ж без семьи. Добро б свои, эти своих дороже. Дочка в вой ну умерла, четверых мал-мала меньше оставила, старшему одиннадцать, а зять не вернулся из-под Праги. Хороший токарь, много зарабатывал. А теперь что? В сиротский дом отдавать? Жалко .— В голосе вахтера прозвучала усталость, в глазах опять появилась усмешка.— Вот и при ходится курить гвоздики, да здравствует туберкулез, по-нашему.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2