Сибирские огни, 1964, №5

Как-то в мягкий предвечерний час на одной из дорог остановилась машина. Чтобы не мешать движению, шофер отвел ее в сторону, на ­ сколько позволяли надписи. Невысокий солдат стоял у кабины во весь рост и трудно, напрягая горло, глотал воздух. Правый пустой рукав у него был заткнут за поясной ремень. Он давно стоял вот так, с черной щетиной на скулах, сузив глаза , и глотал воздух. Когда машина остано­ вилась, он перелез через высокий решетчатый борт. Осторожно, с недо­ верием, встал на землю, у самой обочины дороги. Сзади за ним напря ­ женно следили . И даже старшина вышел из кабины, бесшумно притво­ рив за собой дверцу. Все они смотрели на однорукого, а тот пробовал и пробовал землю ногой. Тот словно не верил, что это та самая, по ко ­ торой он тосковал долгие два с лишним года. Он снял старую рыжую пилотку и вытер ею лицо. Он стоял ко всем спиной, перед ним, насколь­ ко гла з хватал, — бурьян. Ни голоса, ни дымка, лиш ь размеренный ро­ кот моторов. Раньше называлось село Зеленой Поляной. Тихо слезли с машины солдаты, разминаясь, осторожно переступа­ ли с места на место. Бурьян тянул к лицу черные стебли. Однорукий услышал, повернулся, все у вид е ли его покрасневшие, насухо вытертые глаза. Однорукий шагнул вперед и стал прощаться. По-прежнему молча, до боли сжимая грубые пальцы . Старшина предложил: — Поедем дальше, браток. Где-нибудь... Однорукий задержал на нем взгляд, отрицательно качнул головой. Не сговариваясь, солдаты расстелили на земле трофейную плащ-палат­ ку. Однорукий глядел. Несколько буханок хлеба. Одна с открошенным углом. Консервы. Плитки концентрата, приевшегося за последние годы. «Ешь кашу, растолстеешь с Машу».., Портянки и мятое, чистое белье. Десяток пачек махорки и несколько коробков спичек. Кто-то рядом с палаткой воткнул большой топор и острую саперную лопату. Однорукий глядел. Его привел в себя голос старшины: — Ну, брат, держи... Он в зя л алюминиевую сплошь помятую кружку, и к нему протяну­ лось с десяток таких же. Однорукий глядел на кружки долго. Все жда­ ли. Однорукий хотел что-то сказать, перехватило дыхание — заросший щетиной кадык дернулся, окаменел. Никто не произнес ни слова. Так и молчали. Каждый думал о своем... А через несколько минут машина тронулась. Заклубилась пыль над шляхом. Киевский шлях. Раньше по нему брели на богомолье в святые места. Однорукий вновь снял пилотку с засаленными краями, подкладкой вытер лицо. Затем нацепил ее на черенок лопаты, шагнул в сторону, об­ жигая ладонь, выдернул жесткий стебель репейника. И, выпрямившись, замер. Он заметил поднимавшийся над бурьянами синеватый дымок. Напрягая взгляд, долго всматривался, боялся поверить. И потом пошел напрямик, забыв о надписях. С хрустом ломился по бурьяну, и ни на что больше не обращал внимания, кроме синеватого дымка. «А если... если...» — стучало в нем, и он уже бежал, и, как это бы ­ вает только с пьяными и безумными, он пробежал благополучно через усеянную смертью землю. И еще издали увидел вытоптанное, очищенное от бурьяна место у входа в землянку, каску, превращенную в котелок, над костром, старика, помешивающего в каске гладко выструганной деревянной ложкой с длинным черенком. Однорукий сбавил шаг, и пошел медленней, отводя от себя стебли репейника. Он не глядел под ноги. Глядел на старика. Он узнал его сра­