Сибирские огни, 1964, №5

шел и, прижимаясь к стене, добрался до двери, тихо открыл ее и осторож­ но закрыл за собой, чтобы негромко щелкнул французский замок. Сейчас, глядя на радостно улыбавшегося ему толстяка, Дмитрий очень не хотел обмануть его ожидание. — Дядя Платон? — неуверенно спросил он. Толстяк налетел на него, сжал короткими сильными руками и, чтобы поцеловать, приподнялся на носки, и глаза его больше не смеялись и не искрились, они стали у него маленькими и грустными. И тогда Дмитрий совсем узнал: Платон Николаевич Дротов, друг отца с детских лет, веч­ ный хозяйственник-администратор, веселый неугомонный человек, никог­ да не унывавший, никогда не сидевший на месте. — Платон Николаевич, — сказал Дмитрий, — вот не ожидал встре­ тить. Вы все еще здесь? Дротов, не отвечая, молча усадил Дмитрия на диван, сам сел рядом, и Дмитрий увидел, насколько постарел Дротов. — А Вовка-то, знаешь, не вернулся. До майора дошел, в Праге ос­ тался парень. Всю войну летал ничего, а вот над Прагой... Думаю когда- нибудь съездить, могилка-то его известна. Вовка — Владимир был единственным сыном Дротова и товарищем Дмитрия — учились в одном классе. Дмитрий молчал, Юля не упомянула о Володьке Дротове, обо всех нельзя вспомнить. И Платон Николаевич молчал — толстый, лысый, в этот момент очень старый и беспомощный. Его вытертые на коленях брюки обвисли на стоптанные давно не чищенные башмаки с плохо при­ гнанными заплатами. Платон Николаевич разглядывал свои толстые грубые ладони, и Дмитрий молчал и думал о Володьке, и вспоминал, как они вместе гото­ вили уроки и в девятом классе неожиданно враз влюбились в Настю Со- лонцову, и, несмотря на давнюю дружбу, стали сторониться друг друга, и помирились только через несколько месяцев, когда стало известно, что Настя Солонцова встречается с курсантом авиационного училища. Они окружили Настю Солонцову подчеркнутым мужским презрением и вына­ шивали планы мести. Все изучая носки своих башмаков, не отрываясь от них, Платон Ни­ колаевич, наконец, заговорил: — Знаешь, Дмитрий, самое несправедливое в войне? Нет, не дети без отцов, наоборот: отцы без сыновей. Самое жестокое уйти из жизни, ничего не оставить после себя. Война все перекорежила. А справедли­ вость? Я протопал всю войну в пехоте. Старшиной в роте был. Протопал и вернулся. К чему? Дмитрий молчал. Что тут ответишь... Действительно, к чему? Вот и он вернулся, только к чему? — Тяжело мне, Дима. А Маша (Марья Петровна — подумал Дмит­ рий) совсем плоха. Сдает. Все плачет. Время идет, а не забывается. Ну да не стоит. Платон Николаевич стыдился неожиданного своего порыва, своей слабости. Он вернулся к столу и снова перечитал свидетельство Дмитрия, медля, обдумывая. Он не стал расспрашивать, не нужно было расспраши­ вать, имея в руках такой документ. Расспрашивать в таком случае про­ сто грешно. Возмущенно пофыркивая, он прикидывал, что нужно пред­ принять и как. Дмитрий молча глядел на него и ждал. — Вот что, — сказал Платон Николаевич. — Мне сейчас не отор­ ваться никак, вот тебе мой адрес, да ты его и сам знаешь. Дуй к Маше, Марии Петровне, — поправился он и помахал свидетельством. — А шту­ ку эту оставь, доверь мне. Обещаю тебе перетрясти все на свете, не будь я Платон... Я, брат, здесь бо-олыпой человек. То на кадрах сижу, то ме­