Сибирские огни, 1964, №5
— Заходи. Рад будет дядька. Ждет бабку Волчиху из Понежской дубравы. Обещала трав ему принести. — Эта мертвого подымет, знаю. — Они с дядькой, говорят, старые друзья. — Слышал, — Степан засмеялся. — Была жива старуха, твоя тетка, поминала Волчиху частенько. Степан встал, пора было кончать перекур. И плотники стали подни маться, потягиваясь, брали топоры, смачно поплевывали на руки. Силан- тий с кряхтением нагнулся над бревном, повернул голову к председателю. — Окорачила и меня ревматизьма проклятая. А то что, мало нам с Матвеем пришлось в молодых годах? Бывало, дождь, снег, знай рубишь. Вот она и присосалась. Под ударами топора легко отделялась щепа. Дмитрию все больше нравилось ощущение силы и легкости в руках, топор словно танцевал. «Тук-тук! Тюк-тюк!» — слышалось со всех сторон. Считалось искусством окантовать длинное, метров в десять, бревно с одной стороны, чтобы ще па лежала сплошным широким ремнем. Такую щепу любили волочить дети, перекинув через плечо. Вернувшись однажды с работы, Дмитрий увидел опрятную старуху, хлопотавшую у плиты, сложенной в углу землянки. Она с любопытством оглядела Дмитрия. Ему сразу не понравились ее глаза, таких присталь ных и глубоких он еще не видел. Старуха улыбнулась деду Матвею. — Он и есть, Матвеюшка? — Митрий, ага. Старуха, внимательно наблюдавшая за Дмитрием, всплеснула рука ми, засмеялась и превратилась в самую заурядную деревенскую бабку, с добрыми морщинами по всему лицу, с прищуренными глазками, с певу чей протяжной речью. — Еля Васильевна звать меня,— сказала она, протягивая Дмит рию жесткую ладонь лодочкой. — По-деревенски все просто зовут — бабка Еля. Пришла ночь, сырая и ветреная, накрыла озябшую за день землю. По косогорам, у рек и речек, в лесах и полях, притаились русские села. Нахохлились соломенные намокшие крыши, зажглись огоньки в окошках, издали похожие на светлячков. Каждый огонек — чей-то дом. В нем судьбы и надежды, суровая и по-своему радостная жизнь. Стучит нудный осенний дождь, на юг и на север, на запад и восток раскинулись русские села. С востока прогоняют табуны лошадей, стада коров и овец. Сибирь, Казахстан и Заволжье делятся с пострадавшими в оккупацию колхозами, дают скот на племя. Шлют из разных мест стра ны и машины. Но слишком велико разорение, и слишком тяж ела была война. На крыльце у Черноярова собралось человек шесть мужиков, среди них сам хозяин; покашливая, затягивается крепким самосадом. Все быв шие фронтовики, вспоминая военные дела и дороги, отдыхают после р а бочего дня; сильная затяж ка цигарки освещает то лицо, то руку, не так давно сменившую автомат на топор. — Ползу, братцы, за своим за взводным, из-под Рязани он был, ни чего мужик, въедливый, правда, что вошь. А фриц, он виден, как луна выглянет, башку и плечи видно. Ходит у березки... Ползу и думаю: вот,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2