Сибирские огни, 1964, №5

Спешно достраивался коровник. Степан Лобов попросил Дмитрия немного помочь, и тот уже с неделю плотничал в бригаде. Работал охот­ но, на людях он чувствовал себя лучше. Ни голод, ни тяжелая работа не могли изгнать шутку. Не было такого, над чем эти простые люди не могли бы посмеяться. Они вышучивали и самих себя, делали это со вку­ сом, от души. Дмитрий полюбил свежий запах щепы, научился отличать по зап а ­ ху осину от березы или сосны. К вечеру он уставал, возвращался с р а ­ боты бодрый, много шутил с дедом Матвеем, помогая ему приготовить что-нибудь на ужин. Под конец сентября стали пробрызгивать дожди, запахло настоящей осенью. Перемена погоды действовала на Дмитрия плохо. В один из т а ­ ких ненастных дней он вернулся с работы мокрый, воткнул топор в коло­ ду, пригнувшись, вошел в землянку. Горела коптилка — ржавая кон­ сервная банка с крошечным чадящим фитильком. Дмитрий не притронулся к еде — вареная картошка так и осталась несъеденной. Дед Матвей поужинал до него, старик по привычке ложился рано, вставал засветло. В землянке начинала чувствоваться сырость. У старика побаливала теперь не только поясница. Ныли в коленях и в щиколотках ноги, он тЬ и дело ворочался. «Заснуть бы...» — подумал Дмитрий, тоскливо прислушиваясь к шумной жизни мышей. Старый кот, прирученный год назад дедом М ат­ веем, ожирел, обленился. Дмитрий ворочался и не мог уснуть, он знал уже, что будет трудная ночь. В хорошую погоду он мог выйти в сад, сейчас шел дождь, он озяб за день, никак не мог согреться под старой немецкой шинелью. Он дро ­ жал и слушал шум холодного мелкого дождя, свист ветра в трубе. Он перевернулся на другой бок, стиснул голову, прикрывая уши. Теперь слышен был только ветер да скрип тершихся сучьев. В такие ночи — все против него, он хотел и не мог остановиться, го­ ды то ползли, то проносились в нем. Они пришли — забытые дела и лю ­ ди, и голоса, — чем дальше, тем яснее, отчетливее, все с большими и большими подробностями, иногда поразительными и неожиданными. Он давно уже забыл немецкого старого седого солдата, с чуть выдвинутой вперед челюстью, когда-то сопровождавшего их рабочую команду. Сол­ дат сам так боялся, что запрещал заключенным даже глядеть друг на друга. Дмитрий относился теперь к этому очень издалека, хотя порой воспоминания мучили его. Они начинались с детства, со школы, лились непрерывной полосой и обрывались той самой ночью, когда он пришел к Марфе и она поила его самогоном. Он вновь и вновь попадал в засаду, барахтался в сильных солдат­ ских руках, и пахло разгоряченным телом, он ругался и орал, его били, допрашивали, заставляли делать то, чего он не хотел, и он не делал, и его снова били, пока он не терял сознание. Ему вспоминались тюрьмы, застенки, допросы, камеры, надзиратели. И надежда. Она жила в нем долго, и год, и два, и только потом стала исчезать — окончательно ее вышибли медицинские опыты. Их проделывал над ним доктор Альфред фон Шранк в специальном концлагере недалеко от Франкфурта-на-Майне. Доктор фон Шранк большой щеголь и эстет, когда на его белоснежный халат попадала хоть капелька крови, он немедленно его менял, и рядом с ним всегда торчал санитар с чистым халатом наготове. И в тех помещениях, где работал Шранк, все сияло белизной.