Сибирские огни, 1964, №5

так он лучше видел. Он узнал ее — недавно она выступала на собрании в колхозе. «Ишь ты, — подумал старик. — А здесь чего надо?» Потом понял: она пришла посмотреть на Дмитрия, и неспроста. В лице — ожидание, страх, только не любопытство. И старику показалось, что он подсматривает и видит то , чего видеть не надо. Но не мог заста­ вить себя отвернуться. Он сразу расположился душой к этой высокой молодой женщине, он чувствовал в ней союзницу и человека, близкого по несчастью. Война кончилась — им только бы жить да радоваться. Кому, как не деду Матвею, знать, что молодые годы промелькнут, — не увидишь, молодая радость не повторяется больше в человеке? Кому, как не ему? Дед Матвей, сидя на верстаке боком, крутил цигарку, глядел на жен­ щину. Она не могла быть просто проходящей. Сейчас он жалел ее боль­ ше племянника. Ему хотелось подойти и сказать: «Иди, милая, иди своим путем, ступай; тут тебе нечего делать, ничем ты не поможешь, ищи свою долю в других местах». Он закурил и терпеливо ждал. Она стояла под яблоней, хрупкая, бес­ помощная. В глубине сада, никого не замечая, ничего не видя, ходил и ходил Дмитрий. Она тронулась с места, дед Матвей испугался, чуть не крикнул: «Подожди! Не подходи к нему. Все равно ничего не будет, за ­ чем зря бередить человека?» Над садом кружились ласточки, старик слышал их краем уха. Им всегда хватало корма, они с веселым щебетом гонялись друг за другом. Девушка медленно подходила к Дмитрию. — Дима!.. — тихонько окликнула она. Он прошел мимо, равнодуш­ ный, безразличный. Она торопливо догнала и пошла рядом, взяла за ру­ ку, пытаясь остановить: — Это я, Дима. Помнишь? Это я! — услышал дед Матвей. — Я — Юля. Помнишь, Юлю Борисову? Неужели не помнишь? Дед Матвей, придерживаясь за поясницу, подошел ближе, встал за яблоней. Дмитрий смотрел на девушку в упор. Она, холодея, видела близко его неподвижные глаза, заросшее полное лицо. — Дима! Вспомни же... Он смотрел на нее по-прежнему. — Это я... Юля Борисова. Помнишь наш класс? Как мы ходили ку­ паться... А потом ты уехал, в эту военную школу, а я в институт посту­ пила... Потом — война началась... Ты приходил однажды связным, неу­ жели не помнишь? Облаву? Пустырь? Пустырь в Осторецке? Я тогда сказала тебе, что люблю ... Ты меня поцеловал. Почти рядом с немцами мы лежали. Ты шептал что-то... как будто для нас никогда не будет смерти... У немцев карманные фонарики, рассыпались по всему пустырю, медленно, медленно приближались.... Сразу с двух сторон. Неужели за ­ был? Это же я! Я! Твоя Юлька... Она была бледна, и дед Матвей видел ее слабые городские руки. Она беспомощно шевельнула ими, вздрогнула и отступила от Дмитрия, прикрываясь ладонями, защищая себя, испугавшись своей сме­ лости. — Я! — сказал Дмитрий, мучительно и беспомощно морща лоб, пы­ таясь что-то понять. — Я... — повторил он тише. В нем просыпались смутные дрожащие воспоминания, в лице что-то сдвигалось, просилось наружу, и старик впервые увидел на его лице глаза человека. От напря­ жения веки дрожали и губы дергались. Дмитрий поднял голову. Юля; шагнула к нему. — Дима, ну посмотри же ты на меня, я Юлька! — Юлька? Что?.. Я... Идти надо. — Да ведь это я, Дима! Зачем ты все ходишь?