Сибирские огни, 1964, №5

зыход в жизнь ускоряет нравственное созревание героя. Не отнимая у него детства, он резко снижает свойственные детскому возрасту элементы беззаботно­ сти и безответственности. И так оказы­ вается, что выход из «детскости» стано­ вится в то же время лучшей прививкой от влияния обывательщины, от засасы­ вающего воздействия «болота». В том, как «включает» Г. Михасенйо своих юных героев в события действи­ тельности, не ограниченной рамками игр и школьной учебы, нет ничего натяну­ того, неестественного. Чисто ребячье, шерлокхолмсовское» выслеживание сектанта, укравшего теренинского пету­ ха «Мистера», приводит ребят к неожи­ данному открытию: их одноклассница Катя Поршенникова вовсе не болеет, как уверяла Катина мать, а бросила школу, собирает по вагонам милостыню по наущению все тех же сектантов. Так мыкаются две сферы жизни, интересы ребят и интересы взрослых. Действи­ тельность не делится надвое. Все истин­ но значительное и важное в ней касает­ ся всех и каждого. И если в детском мире судьба какого-нибудь общипанного петуха может порой оказаться фактичес­ ки важнее судьбы забитой, болезненной и в общем не интересной для боевых мальчишек девчонки, то в мире подлин­ ном, большом, неделимом нет ничего важнее судьбы человека. Без нажима, без отталкивающего ре- _ бят морализирования автор повести по - ' называет, как, сделавшись неравнодуш­ ными к чужой судьбе, принимая самое живое участие в спасении Кати, в при­ общении ее к коллективу, Юрка и Ва­ лерка начинают по-новому смотреть и на •себя самих. Проникаясь все большей не­ навистью к «болоту», оба они понимают постепенно, что не только печальная история Кати, едва не окончившаяся трагически, не только «предпринима­ тельство» Фомки Лукина, сызмальства разъедающее его душу, но и безобид­ ная, на первый взгляд, кража с лесоза­ вода нескольких реек, крайне необходи­ мых для постройки модели башенного крана, — все это, пусть в разной степе­ ни, но явления одного порядка: порожде­ ние «болота», гримасы Перевалки, ухо­ дящей в прошлое. И в той же степени, в какой ребята проникаются активной гражданской не­ навистью ко всему темному, злому, анти- человечному, они познают радость и счастье дружбы, товарищества, борьбы за справедливость и полезного людям труда. Очень точно передал Г. Михасен­ ко мысли и чувства ребят, когда Юрки- на мать кормит их после рытья колодца «не потому, что они проголодались и хо­ тят есть, а потому, что они заслужили, заработали». В повести Г. Михасенко немало недо­ статков. Печать рассудочности, резонер­ ства лежит на образе учительницы Га­ лины Владимировны и особенно на об­ разе Аркадия. Герой этот излишне мно­ го говорит, говорит назидательно и, по­ добно своему тургеневскому тезке, «кра­ сиво». «Как мы с товарищем Аристоте­ лем договорились?.. Жить! Так давайте жить, в союзе с Аристотелем, восстано­ вим связь времен, которая, по словам Гамлета, распалась!..» По замыслу ав­ тора, эти слова Аркадия должны пояс­ нить эпиграф (изречение Аристотеля: «Они живут для того, чтобы есть, я же ем для того, чтобы жить») и, таким обра­ зом, выразить идею, обозначенную в за­ главии. Но в данном случае увлечение «красивостью» обернулось не только против героя, но и против автора. Смысл повести ясен и без Аристотеля. Сам Ми­ хасенко чувствует некоторую, мягко го­ воря, неоправданность его появления и поясняет устами Аркадия: «Карл Маркс назвал его величайшим мыслителем древности». Вот именно: древности. Не потому ли у читателя сразу же возни­ кает вопрос: почему в союзе с Аристоте­ лем, а не с Марксом, например? «Конеч­ но, Аристотель здесь—иносказание»,— продолжает оправдываться автор устами Аркадия. Да, нелегкая роль выпала на долю Гайворонского-студента: убеждать чита­ теля в художественной оправданности, мотивированности того, что явно проти­ воречит художественности. Вообще в словах и поступках взрос­ лых героев повести нередко отсутствует та правдивость, та неопровержимая ло­ гика точно угаданных душевных движе­ ний, которую в совершенстве ощущает автор, описывая героев-детей. Повесть несколько рыхла, многословна и, несмо­ тря на явную растянутость, страдает не­ достаточной разработанностью целого ряда персонажей: Кати, бабки-побируш- ки, сектанта и др. Сам конфликт между хорошими советскими людьми и сектан­ тами мог быть показан более глубоко и остро. Искусственность, налет литера­ турности чувствуется не только в назва­ нии повести, а й в обилии предваряющих ее эпиграфов, в построении «Эпилога», в котором, в отличие от «Пролога», две главки были вовсе необязательны. И тем не менее о повести Г. Михасен­ ко можно говорить как о книге не просто удачной, но и замечательной. Во-пер­ вых, книга интересно написана: живо­ писно, с юмором, с захватывающей сю­ жетной динамикой. Ее прочтут с увлече­ нием, без скуки и без досады на то, что все сказанное читателю давно знакомо. Во-вторых,— и это, пожалуй, главное,— книга жизненно правдива. Автор застав­ ляет своих героев жить и действовать всерьез, не «понарошку». А это — путь наиболее правильный и плодотворный для детской литературы. Выйдя на него, Г. Михасенко успешно выдержал экза­ мен на писателя.