Сибирские огни, 1964, №5

И тут мимо окон проплывает фигура Федора. Он заходит в кухню. Потом тихо, хотя по звуку мы улавливаем это, ставит чемодан на пол, сбрасывает рюк­ зак . Мы молчим. — Нальем? — спрашивает, не выдержав, Мажарцев, чтобы разогнать не­ ловкую тишину. Тяжелые струи булькают в стаканы, а когда остается только чокнуться для порядка, Мажарцев оборачивается к двери. — Ты чего там, — говорит он, — заходи, что ли... Да вещички тащи!.. Сулимов улыбается одними глазами. Скутин, опустив голову, барабанит пальцами по столу. — Я сейчас, — басит Колодкин и как-то боком, заходит в комнату, бросает рюкзак на пол, носком сапога заталкивает его под кровать. — И чемоданчик прихвати, — ласково предлагает Сулимов. — До следую­ щего вертолета — дня четыре... Колодкин окидывает взглядом стол, видит приготовленную тарелку, а возле нее пятый стакан и, вздохнув, усаживается напротив Гриши. За окном шумит ветерок. Он раскачивает потемневшую крону березы. Толь­ ко самая вершинка ее розовеет в закатном солнце. Но вскоре и она погружается в сизое сумеречье. После ужина мы сидим, не зажигая света. Это очень приятно — покуривать, -ощущать ласковое дуновенье ветра и смотреть, как меняются краски неба. А оно трепетало в желтых, оранжевых, кирпичных разводьях и постепенно -окутывалось чернильной синевой. Синева загустела, превратилась в черноту и замерцала звездной россыпью. Скутин снимает гитару, перебирает струны, откашливается. В разных краях Оставляем мы сердца #частицу,— «глуховато начинает он какую-то новую, неизвестную нам песню. В памяти бережно, бережно, бережно Встречи храня... Вот и теперь мы никак не могли не влюбиться, Как не любить несравненные эти края... — Федор! — придержав струны, окликает Колодкииа Скутин. — Ну, чего надо? — Значит, все-таки драпака решил давать? — Не хочу здесь гробить жизнь молодую, — помолчав, отвечает Колод­ кин. — Я свое отработал. По-человечески надо жить. — Видал? — удивляется Мажарцев. — А мы как живем? — Как барсуки, — басит Федор. — Факт! — А ты поясни, — говорит Сулимов, когда Колодкин замолчал.— Выложи! — Могу и разъяснить, — деланно веселым тоном замечает Федор. — Иван мое достоинство оскорбил, сволочью меня обозвал возле вертолета... А чего взбе­ ленился? Чего? Ему хочется в тайге быть, а мне здесь не по нутру... И весь сказ! Зачем мне трубить про романтику, про энтузиазм? Я этого наслушался!.. Ты мне жизнь подай, вот как... — Чокнутый! — вспыхивает Мажарцев. — Ше чокнутый, — спокойно парирует Колодкин. — Все начистоту выкла­ дываю. Такие, как мы, что в тайге да в болотах, разве жизнь видят? Живем в палатках, а то и на снегу... Грызет нас комар? Грызет! Ну, платят нам, конечно, зарплатку, полевые.. Протрубишь годок, другой, третий чуток северных пере­ падет... А что за грошики? Если разложить их на трудности — пшик получится. Я столько же и в культурном центре получу... Там все для удовольствия, а тут? Того нет, другого нет... Мне от консервов нутро переворачивает... А говорят: ро­ мантика!’ На кой она мне ляд, если я за те же самые деньги в Москве могу жить или в Омске... — Все будут в Москве да в других городах, — вставляет Мажарцев, — а кто искать нефть пойдет? А кому хлеб выращивать? — Хватит! — прерывает Скутин Мажарцева. — Ничего ты ему, Гриша, не втолкуешь... А ты, Федор, — шкура! Понятно? И не про тебя романтика. Ты ее не трожь! Она потом, а не шашлыком пахнет... u _ , Рассердившись, Скутин, видимо, взмахивает рукой, зацепив гитару. Дреоез- жащий звук разносится по комнате. — Зажги лампу, Виктор, — говорит Скутин, когда затихает гул и звон СТРУН' Оо Желтоватый свет наполняет комнату. Прячутся по углам косматые тени. За окном становится еще чернее. Откуда ни возьмись, ринулись к лампе стреми­ тельные бабочки, и вмиг заполнился дом звенящим гудением комариных полчищ.