Сибирские огни, 1964, №4
Эти туфли, по крайней мере, удобны. Их не надо шнуровать! А ему так трудно наклоняться. Ничего, вот сейчас примет таблетку и пойдет. Что-то боль снова отдает в руку. Время еще позволяет десять минут по сидеть в кресле. Надо бы что-то поесть. Вчера Ася принесла замечатель ный кисель. Ей прислали из Сибири облепихи. Пожалуй, он выпьет его. Он рад, что эта милая девочка ожила, повеселела. Все-таки Анна спасла ее. Вернется Ася в школу — он не сомневается! А у Кости глаза ш аль ные от счастья «Костя, я очень рад за тебя». — «Откуда вы знаете?» Ах, какие смешные люди! Молодость... Пусть доживут до его лет, тогда и они научатся читать лица. ...Второй раз боль в сердце дала о себе знать, когда ему оставалось пройти каких-то двести метров до своего кабинета. Он присел на ска мейку, вытащил таблетку нитроглицерина, сунул ее под язык. «Б ез п а ники, старик», — сказал он себе. Когда боль чуть отпустила, он глянул в сторону дуба, стоявшего не подалеку. «Ну как, приятель, жив?» — «Жив», — прошелестел дуб. Удивительное зрелище представляла крона этого гиганта, опоясан ного железными обручами. На его ветвях, напоминавших зимой косты ли, листья умирали не все сразу . Зеленые, еще сочные, продолговатые резные листья перемежались с желтыми и цвета высохшей корицы. Вот так же, наверное, и угасают чувства в старости. Что-то увяло, высохло, обесцвечено, а что-то еще молодо, зеленеет в сердце. Что же? Что еще тебя держит на земле, старик? Что же дает соки все еще зеленым листь ям?! Любовь? Да, любовь Любовь к человеку. Он думал об этом, сидя на скамейке, и потом, в кабинете, за своим столом... Хорошо, что он не вернулся с полдороги, испугавшись, что приступ может повториться на работе. Как только он надел белый халат — боль растворилась. Неужто сила привычки? Психологический фактор. Стои ло помучиться, чтобы увидеть две пары счастливых глаз: Гаршина и ее. Ах, как она умеет радоваться! Уметь радоваться — это тоже талант. Люди, скупые сердцем, не умеют радоваться. Они хотели вместе пойти домой, но Анну вызвали, и она ска зал а : «Вы меня подождите, Григорий Наумович, вместе пойдем!» Она хотела позвонить Кириллову, порадовать и его: оперированное легкое расправилось, оно уже дышит. Кириллов — волшебник, ювелир ная работа! Вот кому он завидует. Завидует резерву времени — возмож ности творить добро. Потом мысли стали таять , превращаясь в тончайшую паутину, об волакивающую мозг. Неожиданно почувствовал страшную усталость, пальцы разжались, и ручка упала на недописанную страницу. «Я немно го... Я, кажется... — вяло думал он, — ...вероятно, следует серьезно под лечиться. А нужно ли заниматься самообманом? Надо проглотить еще таблетку, две... Все равно. Не хочу, чтоб она видела меня такого». Пока он вытаскивал таблетку — все куда-то исчезло. Потом сознание вернулось. И он отчетливо увидел небо — столь яр кое, что на него больно было смотреть, он увидел усыпанный золотыми звездами платан и услышал голос Кости и женский нежный смех. Кто же так смеется? Ах, конечно, Ася, жена Кости! Он сделал попытку приподняться — и не смог. Платан, кружась, медленно и неотвратимо падал на него. Хоронили Григория Наумовича в удивительно по-осеннему яркий день. Словно природа, провожая в последнюю дорогу того, кто весь свой долгий путь отвоевывал у смерти жизнь, — эта сам ая природа не поску
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2