Сибирские огни, 1964, №4
Костя уселся верхом на стул. Сидели, каждый размышляя о своем. — Костя, знаешь, что я тебе хочу предложить, — нарушил первым молчание Григорий Наумович. — Евгений Остапович уходит на пенсию. Не занять ли тебе его место? Рентгеновскую аппаратуру ты знаешь. Из тебя получится первоклассный рентгенотехник. Безусловно, сейчас тебе не до того, но ты подумай об этом. Ты меня понял? ■— Ладно, — равнодушно отозвался Костя. — Ну, я пошел, — ска зал он, срываясь с места. И вторую ночь он провел под верандой. Сидел прямо на земле... Сон подкрался незаметно, а проснувшись, Костя испугался: как она?! Стояла предутренняя, всегда чего-то выжидающая тишина. В про светлевшем небе догорала бледная звезда, словно растратившая за ночь весь свой ж ар . Темные кусты и остролистый ясень, казалось, тоже при слушивались к тому, что делается там, за верандой. Там было тихо. Мелькнула страшная догадка, и от нее медленно стало цепенеть все те ло. Началось это от затылка, поползло к рукам, потом по спине; хотел встать, а что-то мешало. Руки и ноги — какие-то чужие, непослушные. Сколько сидел вот так, не шевелясь, минуту или час, пока не услышал осторожные шаги? — Костя! — тихо окликнул его голос Анны Георгиевны. Сделав невероятное усилие над собой, он сбросил противную, цеп кую тяжесть и поднялся. — Костя... — шепотом повторила Анна Георгиевна, наклоняясь к нему через перила. — Все хорошо. Понимаешь, клапан закрылся! Все хорошо! Она заснула. Иди, отдыхай. Анна Георгиевна еще что-то шепотом говорила, он слышал слова, но смысла их не улавливал. Он понимал одно: ей лучше. Она будет жить! Ему хотелось сказать Анне, что она необыкновенный человек и необык новенный врач, что он до самой смерти не забудет, что она сделала для него. Но ничего этого не сказал , не умел вслух произносить хорошие слова. Он только вымолвил: «Анна Георгиевна...» — и замолчал. — Ты иди домой, — ск а зал а Анна Георгиевна. — А после тихого часа придешь. Раньше пяти и не вздумай появляться! Она будет спать. Слышишь, Костя? Г л а в а двадцать первая Ровно в шестнадцать тридцать Костя шел по Центральному про спекту, как громко называлась небольшая улочка, на которой располо жены фотография, ресторан и все магазины их небольшого городка. Проспект делал легкий поворот — упирался в площадь-пятачок, а от нее шел прямой квартальчик, с газонами, с раскрашенными в разные цвета скамейками, с бассейном. Среди газонов цвели великолепные розы. Собственно, к этому квартальчику и направлялся Костя. Он только что хорошо пообедал, впервые за трое суток. Завернул по пути в винный погребок. — Вы очень помолодели, Сусанна Петровна, — сказал он продав щице, собиравшейся на пенсию. — Сколько б я ни молодела, такой, как твои девушки, мне уж не быть, — весело отозвалась рыжеволосая дебелая женщина. — А что это ты сияешь сегодня, как новенький гривенник? Чего тебе налить? — Как всегда — стакан рислинга. И еще с собой бутылочку. Нет у вас чего-нибудь помягче? — Если помягче — возьми «Алиготе».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2