Сибирские огни, 1964, №4

— Я не умею притворяться. — Тогда слушайте. — Он начал говорить суховато, как будто гово­ рил не о себе. Видимо, к откровенности не привык. — Отец мой был мо ряк. Потерял я его шести лет. Мы жили вдвоем с матерью. Учился я, ка:- все мальчишки: из кожи не лез. Смешно: даже когда знал — не подни­ мал руки, считал, что только подлизы поднимают руки. Любил географию и физику. Географию у нас преподавал, теперь-то я понимаю, превосход­ ный учитель. Мы его звали Сан Саныч. Если мы уж слишком начинали шуметь, он, снимая очки, говорил: «Дети, я возмущен вашим поведени­ ем». Он никогда на нас не кричал. Ни в одном учебнике не было того, что он нам рассказывал. Это уж мы проверяли. Физику преподавал фронто­ вик. Моряк. Он говорил, что человек, не знающий физ'ики, не может быть полноценным. Мы хотели быть полноценными, тем более, что свои изрече­ ния он подкреплял делами. Оборудовал в школе мастерскую. Хотя тогда еще производственное обучение в программу не входило. Как видите, мне это в жизни пригодилось. И еще — любил я читать. Ох, и много читал. Романы... И стихи тоже. Да... Был я в восьмом классе, когда у меня объ­ явился отчим. Я его возненавидел с того дня, как он пришел в наш дом. Все в нем было мне противно: подбритые брови, толстая морда, разутю­ женные костюмчики, в которых он еле-еле помещался. Конечно, я возне­ навидел его больше всего за то, что он стал мужем моей матери. Свой первый разговор со мной отчим начал так: «Теперь я твой отец и займусь как следует твоим воспитанием». Я заявил, что у меня отец один. И это ничего не значит, что он погиб. А вечером я убежал. Три дня находился в бегах, пока милиция меня торжественно не доставила домой. С этого дня я стал усердно доказывать, что меня не так-то просто воспитывать... Вот помню... В буфете у нас появился графин с водкой. Я подлил в водку ук­ сусу. И тихо злорадствовал, увидев, как у него перекосилась морда. Меня наказали: не пустили на морскую прогулку. Да, я не сказал вам, что мы жили в Керчи. Изощрялся я всячески. Напихал ему раз червей в карман пальто. Прятал карты: он любил играть в преферанс. Когда ему надо бы­ ло вечерами работать, — как это ни странно, он был лектором, — в доме перегорали пробки. По глупости мальчишеской я надеялся выжить его из дому. Но он крепко присосался. Квартирка у матери была первокласс­ ная. Пенсия отцовская. Она была пианисткой. Ну, в общем, я своими шту­ чками довел мать до сердечного приступа. Пришлось дать слово, что пре­ кращу свои выпады. Но я сделал оговорку: «Если он не будет заедаться». Теперь-то я понимаю: взрыв был неизбежен. Я подслушал, как он жало­ вался своей сестре на меня. Меня могло это только обрадовать, но он ска­ зал: «Яблоко от яблони недалеко падает», и начал поносить моего отца. Тут я уже не стерпел — кинулся на него с кулаками. Он избил меня. О з­ верел, топтал ногами. Наверное, он сделал бы из моей особы отбивную, если бы меня не отобрали соседи. Я понял: пора отчаливать. Загнал на барахолке часы, свой велосипед и костюм и удрал на Камчатку. Решил, что там меня уж не найдут. И не нашли. Парень я был здоровый. Пошел в матросы. Плавал на рыболовецком судне. Там я узнал, почем фунт лиха. Бока мне пообмяли. Но не думайте, что там занимались рукопри­ кладством. Просто дома я не привык трудиться, ну а там пришлось попо­ теть. Ну, а затем служба на флоте. Занесло меня на север. На службе и заболел. Глупейший случай. Во время здоровенного штормяги одного матросика, по первому году службы, снесло в море. Ну, я за ним и оку­ нулся. В обшем, схватил воспаление легких. Тут-то я попал в объятия госпожи чахотки. Ну, а когда человеку плохо, он первым долгом мать вспоминает. И я вспомнил. Совесть заговорила. Написал ей. Ответил от­ чим. Есть такие типы, которые, когда бьют — побольнее место выбира­ ют. Он такой. Написал, что я свел мать в могилу... Она умерла от тубер­