Сибирские огни, 1964, №4

Всею логикою образов, логикой реаль­ ных фактов, за этими образами стоя­ щих, «Суд памяти» подтверждает: ТРУД — это смысл, оправдание, цель че­ ловеческого существования. Именно по­ этому он неотделим от высокой злобы дня, от всего единства задач, которые решает трудовое человечество в середи­ не двадцатого века. Проходя по этим разветвленным путям, пересекающимся, сходящимся к узловым, определяющим центрам общественной жизни, наша поэ­ зия становится способной воплощать и радость свободного труда, и его мощное, действенное участие в исторических свершениях. Потому что только в обще­ стве, очищенном от эксплуатации, чело­ век становится настоящим человеком, находящим счастье в труде. 4 Итак, в движении образов эпического звучания, озаренных пламенем истори­ ческих процессов, отчетливо выступает вездесущая и первенствующая сила труда. Властно и уверенно она входит и в лирические строки, воссоздающие нравственную биографию поэта, его ду­ шевное созревание. Казалось бы, тут стих движется совсем иными путями: здесь все очень индивидуально, очень непосредственно, очень сокровенно. Но и в этой сугубо личной откровенности, в чутко запечатленных тончайших оттен­ ках чувств внятно слышна уверенная по­ ступь созидания; здесь слито рождение неисчислимых материальных ценностей и возникновение величайших ценностей духовных. Всеобъемлющее творчество, ставшее законом жизни всех и каждого, и есть питательная среда нашей поэзии. Единая, общая почва и — бесконечное разнообразие возросших на ней дарова­ ний! Читатель с увлечением следит за этим формированием поэтических характеров, происходящим в самой гуще жизни. И чем решительнее, увереннее молодой поэт в своем приобщении к времени — тем щедрее дарит его время полнотою чувств, ясностью и остротой мысли. Станислав Куняев постарался сразу же определить — что позволяет ему приблизиться к людям, открыть доступ к их сердцам. Р а зл и ч аю труды и печали, Словно поч ерк читаю вчерне, Р а зб и р аю сл о в а и печати Н а вы соком и низком челе. И точно, — он не ограничивается вос­ произведением бросающихся в глаза подробностей, идет вглубь, к самой сути. В стихотворении «Память» он изобра­ зил шофера, который с удивительной точностью запомнил «все фамилии взводных и ротных, расположения бата­ рей, имена товарищей ратных...» По ме­ ре того, как разворачивается этот пере­ чень, мы все яснее видим, что перед н а­ ми не просто ворох воспоминаний, а био­ графия, жизнь человеческая. Она скла­ дывается из точных поступков, из крас­ норечивых определений: «где наводшп переправу, где лежал, где бежал, где по­ лучил эту рану, где оборону держал», в финале — «руины прусских соборов, на­ звания нерусских рек». И когда поэт за ­ вершает рассказ восклицанием: Ну и п ам я ть бы л а у ш офера ! Удивительный ч еловек ,— мы отлично понимаем, что удивлять­ ся здесь стоит не только памяти бывше­ го сапера, теперь покорителя целины, но и пути, им пройденному, его способности все выдержать, все преодолеть. Явственно выступающее в этих, будто бы «перечислительных», строках же­ ланье опираться на реальные факты, на живые дела угадывается и в других сти­ хотворениях Куняева. Он не дает места, риторическим возгласам и бессодержа­ тельному умилению. Эта ненависть к отвлеченным востор гам идет рядом с уважением к настоя­ щим подвигам, к подлинным героям. Мо­ лодой поэт ищет крепкой жизненной опоры для слов, способных передать истинный пафос созидания. Благословенны м уд ры е слова : печник и п а х а р ь , пасечник и плотник, — восклицает он, вовсе не намереваясь ог раничиваться лишь этими «древними» профессиями. Рядом с печником встает водитель сложных машин, рядом с па­ сечником — создатель межпланетных ракет. Профессии и обозначающие ирс слова хороши, «потому что все они ■— деянье», все они—сгустки «вдохновенья и добра». Вот программа, с которой Куняев пу­ стился в путь. Ему удалось произнести слова, которые стали крылатыми: «доб­ ро должно быть с кулаками». Стоит вер­ нуться к этим строкам, обратившим на себя внимание многих, чтобы подчерк­ нуть: добро здесь — не отвлеченная эти­ ческая категория, не достоинство, отли­ чающее некоторых людей: в победе об­ щественного добра, способного дробить «замки оков», поэт видит «смысл исто­ рии». И об этом стоит сказать потому, что добро в представлении иных моло­ дых — и не только молодых! — литера­ торов сводится лишь к «частным», «бы­ товым» отношениям. Подобного мелко­ травчатого морализирования, к счастью, нет в стихах Куняева. Свои нравствен­ ные оценки он проверяет практикой, об­ щением с работниками. Поэт порой обращает к самому 'Себе и своим сверстникам слова укоризнен­ ные и предупреждающие: «Душа, го­ товься к испытаньям — их мало было у меня». «Мало знаешь, да много пи­ шешь — это можно, но до поры». А за