Сибирские огни, 1964, №4

Р о е т , Р о е т . Т еп ерь ни бог его, ни черт О тсю да не уволит. Теп ерь он сам хозяин зд е сь , Б а т р а к И управляющий . И сила есть И х в а тк а есть В его рук ах пока ещ е . Перед нами прилежный, трудолюби­ вый человек, работяга... Он не жалеет мышц для того, чтобы спасти свою семью от голода, нищеты, и, должно быть, заслуживает всякого уважения, так же, как и любой труженик... Однако на поверку выясняется, что затрата мускульной энергии может озна­ чать многое и разное. Более того, даже я человек, добывающий хлеб своим тру­ дом, никого не эксплуатирующий, не вор, не хищник подлежит суду — суду ■своего времени, суду народов, суду все­ го трудового человечества, а не отвле­ ченным нормам, — вне времени и про­ странства, то есть вне реальных истори­ ческих обстоятельств, и потому бессиль­ ным, ничего не значащим. Реальная сложность жизненных свя­ зей, живые интересы борьбы за свободу и счастье народов, революционная тео­ рия, подкрепляемая и проверяемая рево­ люционной практикой, — вот что откры­ вает нам дорогу к постижению и утвер­ ждению вечных истин — добра, спра­ ведливости, красоты. И труда! — пото­ му что и труд может быть оценен по его подлинной стоимости лишь в тесной свя­ зи с политическими и нравственными по­ требностями своего времени. В самом деле — Хорст, который, как мы видйм, работает не за страх, а за со­ весть, не жалея себя, никого не задевая, тем не менее оказывается подсудимым, а может быть, и обвиняемым перед ли­ цом истории. Вина его в том, что он вы­ ключил себя, или, точнее, счел выклю­ ченным, из цепи событий, в которых он участвовал, да и участвует, не желая того признавать. Хорст зарабатывает на жизнь тем, что собирает пули на старом стрельбище... .Много лет здесь упражнялись солдаты германского империализма, перед тем как сделать бросок на юг и запад, во­ сток и север. Теперь один из вчерашних «завоевателей» переплавляет собранный им страшный посев, не вспоминая о про­ шлом, а значит, и не думая о будущем. Потому что уроки прошлого и поиски грядущего неразделимы. Вот так возникает суд памяти и самое воплощение его: «Босая Память — ма­ ленькая женщина». Рядом с тремя чело­ веческими характерами — забывчивым Хорстом, яростным Куртом, неосторож­ ным, смелым Гансом — появляется об­ раз иного плана, живое поэтическое обобщение, представляющее огромный жизненный пласт судеб, стремлений, чувств. — Не узнаеш ь1 Я П ам я т ь о войне. — И з а п а х н у л а с ь красным п о л уш ал к ом . — Ты р у с с к а я ? Тогда зач ем ко мне? Я не был т ам . — Но я и париж анк а , И ч еш к а я . . . П об уд ь в моих ночах, Моей п еч ал ью и тревогой м ая сь . М енялись ф л а ги на ее плечах , Черты ли ц а и голоса менялись. И лиш ь с л е з а — одна на всех . С о дн а Лю д ск о го , немелеющ его горя . Вот высота, с которой вершится суд! Вот пределы обвинительного акта, предъявляемого не только тому, 'кто го­ товит новое человекоистребление, но и тому, кто устраняется от борьбы, счита­ ет себя ни в чем не участвующим, ни пе­ ред кем не отвечающим. — Я м а т ь тобой убитых сыновей . Т обой убиты х . И тобой з а бы ты х ,— эти слова Босой Памяти обращены, ко­ нечно же, не только к Курту, но и ко всем, кто подобно ему старается жить по принципу «сам за себя», дескать, — «Он маленький, забытый человек. Ведь все равно не излечить калек. Ведь все равно убитых не поднять»... Поэтическая мысль идет расширяю­ щимися кругами. —- Маленький чело­ век, что же дальше? Каковы размеры ответственности перед неотвратимо дви­ жущимся временем? Можно ли выйти из схватки, заключить свой маленький се­ паратный мир? Что такое порядочность, честность, прилежание? Вот нити образ­ ных решений, тесно сплетенных в поэме, сросшихся в нерасчленимое единство. А ведь начинается все с работы, с то­ го, что Герман Хорст идет «в засеянный простор, в зарейнские поля», ожидая, что щедрая земля поделится с ним «сво­ им трудом, своим зерном». И точно: пуль в немецкой земле, «как зерен в пашне»; горестная и злая мета­ фора получает дальнейшее развитие: «пули сами просто так росли-росли и вы­ росли», «какой тяжелый урожай. Сплош­ ной свинец». Так плотно вгоняет поэт свою мысль, свою убежденность в самую ткань слова, пропитывает ею движение строк. Если для Хорста — «Работа есть работа! Без помех. Патронный цех как макаронный цех», — то для непокорного отважного Ганса: «Патронный цех как похоронный цех». И в этих рядом стоящих, казалось бы, совсем . простых уподоблениях — два взаимоисключающих взгляда на жизнь, два несовместимых, полярных представления о труде...