Сибирские огни, 1964, №4

По существу, в этих строках можно ощутить лишь благорасположение, с ко­ торым прибыл поэт в новые для него ме­ ста. Как видно, он не торопится расши­ рить свои представления о жизни, под­ крепить их новыми впечатлениями. Он ограничивается повторением истин не только бесспорных, но и общеизвестных, не привлекая при этом новых доказа­ тельств, новых фактов, постоянно вы­ двигаемых нашей действительностью. Риторический вопрос — «не ими ли» — здесь право же не к месту: читатели давно знают, твердо уверены в том, что наша Родина славна тружениками, сози­ дателями. Но вот познакомиться побли­ же с людьми, которых увидел поэт, узнать, какие мысли и чувства посетили его, читатели были бы рады. Увы, ока­ зывается, приезжий не слишком любо­ пытен: он даже как бы обосновывает свой малый интерес к каждому человеку («при чем здесь фамилии и имена!») и готов удовлетвориться самой приблизи­ тельной, «всеобъемлющей» характери­ стикой («это скромные люди»). В стихах такого рода трудно найти какое-либо живое содержание. Еще не так велика беда в тех случаях, когда по­ добные строки оказываются только по­ рогом, подступом к подлинным наблюде­ ниям и открытиям. Но если поэт так и не пойдет далее повторения прописей, изукрашенных с большей или меньшей затейливостью, он не сможет воплотить в своем стихе многовольтную энергию труда, приводящую в движение, осве­ щающую все сферы, все грани челове­ ческого бытия. Ведь и в самом деле, дивясь и ра­ дуясь свежести новых стихов, стоит по­ думать о том, что разнообразие- поэтиче­ ских открытий имеет своей основой бес­ предельность трудового опыта. Мир недавно узнал десятки совершен­ но новых профессий, и понятно желание поэтов прикоснуться стихом к совершен­ нейшим механизмам и ремеслам нашего века, а особенно к тем, кто создает их и управляет ими, — великим умельцам со­ ветской страны. Молодой поэт Николай Тарасенков, к примеру, пишет о лунном пейзаже так, как будто он побывал там, будто и в самом деле уже испытал острую тоску по человеку, желание об­ няться с товарищем «Крест-накрест, как в России», уже ощутил, как «скафандр ударяет о скафандр»... И одновременно древний, длящийся тысячелетия труд земледельца, святой крестьянский труд меняет свою приро­ ду, приобретает новые черты. Прекрас­ ная традиция, создавшая исполинский образ Микулы Селяниновича, воплощен­ ная в родниковых песнях и думах Алек­ сея Кольцова, с небывалой и невозмож­ ной прежде победной, вольной силой раскрывшаяся в стихах Исаковского и Твардовского, в наши дни прокладывает неторенные пути. В недавно появившихся стихах Нико­ лая Благова запечатлена деревенская страда — «посевная, сенокос, жнитва». А вместе с тем в стиховой строй запро­ сто вошли комбайнеры, и «старый Млеч­ ный путь летит над степью, как из зер­ нопульта», и «Мир, в телеграммах, в ра­ дугах, как сушь-трава, шуршит». Дело не в том, конечно, что поэт нет- нет да и вспомнит о технических усовер­ шенствованиях, введет их в строку, а в том, что за этими приметами подлинно современное чувство — потребность в широком постижении мира, которая жи­ вет в сердце работника любой профес­ сии, горожанина и колхозника, земле­ проходца и оседлого жителя. Она-то и позволяет Благову услы­ шать, как,в дни уборки, обмолота «идет великий перелет», как в морозной реке «кто-то снизу поддает». Она и зрение его обостряет: он видит, «будто кто-то спящие деревни переставил окнами к заре»; в предзимье — «тяжело ложатся тени туч к оврагам и стогам», осень ми­ гает «из озер и речек... вдовьими глаза­ ми прорубей». И опять-таки речь идет не об отдель­ ных, частных удачах, а о том, что за эти­ ми «находками» — поэтическое восприя­ тие жизни. Ведь сказать — «спит село, тяжелые отнянчивая руки», мог чело­ век, который умеет не только находить хорошие, ладные слова, но и понимать, переживать состояние людей, тружени­ ков, закрепленное этими словами! И еще — стихи Благова вовсе не так безмятежно-радостны, как может пока­ заться с первого взгляда. Он умеет с сердцем говорить о потерях и горестях, он умеет и ненавидеть, обличать находя­ щихся по соседству, на той же деревен­ ской улице, но страшно далеких, чуж­ дых по образу мыслей и чувств — ны­ нешних толстосумов, собственников, на­ копителей. Благов и здесь приводит в движение образы, в которых смелость поэтического жеста подкреплена его реальностью. Когда яблоня, изнемогаю­ щая под тяжестью несорванных созрев­ ших плодов, вдруг рушится, падает пря­ мо на дом, где живет жадный хозяин — Д а к ак гр ян ет в окна С отня к у л ак о в __ Выплеснулись стекла , Солнце р а ск о л о в , — это одновременно и факт, известный садо­ водам, и почти сказочное, волшебное дей­ ство — бунт яблонь! — карающее пре­ ступника... Тут и убеждаешься, что зернопульт и комбайнеры не были внешним^ подроб­ ностями, а отражали живое чувство вре­ мени — душевную окрыленность, не терпящую застоя и косности. Александр Блок, разбирая в 1919 г. стихи Дмитрия Семеновского, писал о том, что в клюевского толка замкнутых стихах о деревне «нечем дышать и нель­ 12. «Сибирские огни» № 4.