Сибирские огни, 1964, №4
Потом поднимается и, тяжело грохоча сапожищами, идет в кухню. Там, в уг лу, за печкой, мы это знаем, хранится полбутылки... Вернувшись в комнату, он присаживается на скамью и молчит, поглядывая на нас блестящими глазами. Н о п ар у с вспыхнул, и сче зая , И не о твети л ничего. И я не зн аю , И я не зн аю , Он бы л иль не было е г о ; . .— выговаривает гитара человеческими голосами и замолкает. — Хорошая песня, — роняет Колодкин, ■— душевная... Одним словом, тро гает за это самое, — похлопывает он рукой по груди. Ему хочется поговорить, и мы не мешаем, тем более, что Скутин отложил гитару и закуривает. — Я как послушаю песню, — продолжает Федор, — так сразу житуху свою вспоминаю... Райскую!.. Денег у меня было — во-о! — шлепает Федор ладонью по карману брюк. — Приезжаю, скажем, в Тюмень... Захожу в ресторан «Си бирь»... На мне пиджачок — одно загляденье... Штаны — шик, блеск! — узкие, без отворотов... И штиблеты — востроносые. Ясное дело, портфельчик у меня под рукой... А то еще в Москву заявляюсь... На ТУ-104, братцы, летал, — под мигивает он Мажарцеву. — Заявляюсь и топаю в «Арагви»... Меня там швейца ры знают!.. Вежливенько кланяются... Потому понимают: не обижу, положу в лапу... — Что это за «Арагви»? — спрашивает Виктор. — Ресторан такой, — снисходительно улыбается Федор. — Спускаюсь я, значит, по лестнице и — за столик... А там меню — целая книжка! Читаешь — одно тебе удовольствие... Ну, мне читать не к чему, —• я, брат, всю ту арагвий- скую программу — назубок знаю... Подбегает ко мне, значит, официант с усиками: «Слушаю вас!..» Блокнотик из-под мышки — хвать, карандашик навострил... А я не тороплюсь, марку вы держиваю... И этак солидно ему, не глядя, кидаю, подхватывай, мол, браток, дело у тебя такое... Графинчик столичной, говорю, сам понимаешь... Ну, шашлычок по-карски... А он, официант, значит, нагибается и шепотком в самое ухо: «Не со ветую шашлычок. С холодильника мясо, примороженное»... Колодкин замолкает и ковыряется вилкой в банке с язем в томатном соусе. — Вот это счастье! — громко и вроде бы восторженно восклицает Ма жарцев. — Счастье! — соглашается Колодкин, не уловив насмешки. — Твое счастье! — добавляет Гриша. — Да, пожил, ничего не скажу... — вздыхает Федор и, подняв глаза, видит, что Мажарцев и Сулимов готовы прыснуть смехом. Лицо Колодкина меняется. Злость перекашивает его губы. — Недоразвитые! — гремит он так, что испуганно вздрагивает огонек керо синовой лампы. — Сейчас кто-то прохлаждается, живет в свое удовольствие, а вы сюда забрались... Романтики! — Федор рывком поднимается из-за стола. — Нефть, нефть! — басит он. — Радость нашли! — и, грохоча сапожища ми, идет из комнаты. — А ты, — побледнев, растерянно кричит Сулимов, — ты не забрался?.. — По необходимости... Понял? — бросает с порога Колодкин и скрывается за дверью в темноте вечера. Ошарашенные таким неожиданным поворотом, мы некоторое время сидим молча, недоумевая, поглядывая друг на друга. — Ничего себе, фрукт! — нарушает тишину Скутин..— Я уж который раз замечаю, какой-то он не такой, как все... — Шел я с ним как-то берегом Карьегана, — говорит Мажарцев, — и рас сказывал он, что работал агентом, в каких-то начальниках по снабжению вроде ходил. А потом накрутил чего-то, навертел и — попался... Срок отсидел. А из колонии — сюда... — Никто его за шиворот не тянул, — волнуясь, замечает Сулимов, — сам же поехал!.. — Автобиографию приехал подчищать, — поясняет Гриша, — так он и ска зал: подчищать автобиографию... И еще говорил, что все здесь ему поперек гор ла... И про романтику выдал... — В ней-то он разбирается, — сощурил глаза Скутин. — Куда там!.. Зна ток!.. — Сам-то он какую жизнь знает? — немного успокоившись, говорит Сули мов. — Тоже мне счастье, в ресторанах пузо набивать!.. — Да-а! — задумчиво произносит Скутин, и под его пальцами во всю мощь взрываются струны, заговорив, запев:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2