Сибирские огни, 1964, №4

— Надо бежать вон в тот лес,— Бакланов кивнул головой в сторону шос сейной дороги, за которой зеленели сосны. Осторожно, почти не поднимая головы, Бакланов оглядел дорогу. Она была безлюдной. — По одному, за мной! — сказал он и рванулся вперед. Благополучно достигли опушки. Но лес был невелик: вдоль дороги тянулся на многие километры, а в глубину не достигал и двухсот метров. Не в пример русскому лесу, этот, чужой, казался точно подметенным и насквозь просматри вался с шоссейной дороги: нигде ни кустарничка. — Тут нас переловят, как синиц в силки, — сказал Бакланов. — Но... бе жать дальше такой большой группой опасно... — Правильно, — согласился Иван Фенота. — Пойдем, как и договорились раньше, своими группами. — Ну что ж, — протянул руку Аркадию Бакланов, — до встречи, что ли? — На родной земле, — крепко пожимая руку, сказал Ткаченко. Аркадий, Иван Фенота и Владимир Галенкин взяли влево, а Бакланов с то­ варищами направились прямо, туда, где неподалеку от леса колосилась рожь. Потом шли полем, нога в ногу, осторожно раздвигая стебли, чтобы не оста­ вить следов. Видно было, что они попали на землю какого-то гроссбауэра: ржано му полю не было конца и края. , Пройдя около километра, Бакланов остановился. — Ляжем здесь на дневку. Место подходящее, котловинка... Дальше идти придется только ночами, прямиком, по бездорожью. Помните, что говорил Отто: «Ночью патрулируется каждая дорога, каждая тропка». Залегли не рядом, а поодаль друг от друга, решив, что так будет бозопаснее. Бакланов лежал на спине и до боли в глазах всматривался в синеву неба. На нем — ни облачка. Только изредка, распластав крылья, парит ястреб, вы­ сматривая добычу. Над покачивающимися от легкого ветерка колосьями мельте­ шат мошки, стрекозы, бабочки. Совсем рядом вспорхнул вдруг жаворонок. Мед ленно набирая высоту, он зазвенел, залился трелью. «Точно так же и у нас поют жаворонки», — подумал Бакланов. И запах поспевающей ржи, и светло-синее небо, и воздух — все почему-то напоминало ему далекую курскую землю. ...Когда-то, в далеком детстве, убегал он от родителей за околицу и прятал­ ся в густой ржи, ложился на спину, видел и голубое небо, и парящего в вышине коршуна, слушал бесконечные рулады жаворонков. Отец и мачеха уже сбились с ног, разыскивая его. — Ва-а-а-ня! Ва-а-а-а-ня! — доносился голос мачехи. Но Ваня не откликался. Раздавался отцовский бас: — Ива-а-а-ан! И он, мальчишка, выходил из житного поля с горстью таких же синих, как небо, васильков. Иван был последним ребенком в семье и единственным сыном. Мать умерла, когда ему едва минуло три года. Иван Михайлович работал учителем в местной школе, вечно был занят. Сам за детьми не мог присмотреть и вскоре привел в дом чужую женщину. Но она оказалась доброй, ласковой, заменила Ивану мать. Свою профессию Иван Михайлович любил, гордился ею. Он очень радовался рождению сына и сразу же решил, что Иван должен пойти по его стопам, про­ должать начатое отцом самое благородное дело на земле. Он будет открывать людям глаза на мир, лепить из «бесформенных кусков массы настоящих чело­ веков». Иван подрастал, но о том, что судьба его уже предрешена, не знал. Играл на скрипке, учился фотографии, столярному ремеслу. Он и сам еще не мог как